– Ольга Андреевна, вам полковник Сундуков приказал вот это доставить. Краски конструкции «гуашь» и прочие канцтовары.
Тетя хрустнула целиком запиханной в рот сушкой и плавно повела пухлой рукой. Пробормотала набитым ртом, разбрызгивая обмазанные слюнями крошки:
– А мешочек на тубаретку поставь, у в том уголочку.
Марат начал продираться между теткиным столом и заваленным всякой всячиной стеллажом, цепляясь лямками вещмешка за стулья, когда сзади прозвучал низкий женский голос:
– Галя, хватит уже сушки лопать на ночь глядя, совсем за собой не следишь! Лейтенант, вы ко мне?
Ошибочно опознанная как жена Дундука Галя затрясла тройным подбородком и необъятной колыхающейся грудью:
– Та к вам, к вам, Ольга Андреевна! С рембазы хлопчик засланный!
Ольга Андреевна засмеялась, обнажив ровные влажные зубки:
– Галя, засланными бывают казачки. И он тебе не хлопчик, а офицер. Хотя и очень юный. Да, лейтенант?
Она стояла у двери, упершись восхитительным бедром в облупленный косяк. Заграничные обтягивающие джинсы, мелким бесом вьющиеся волосы с рыжинкой, зеленые глаза и эта влажная улыбка – все в ней было нездешним, невозможно женственным, манящим и недостижимым.
Марат теперь понял, почему дежурный капитан на базе так и не смог сформулировать описание Ольги Андреевны. Для этого надо было родиться Боттичелли пополам с Набоковым.
Она снова сделала это – засмеялась. Будто высыпала горсть крупного жемчуга в гобийскую пыль.
– Выходите из ступора, мой лейтенант. Вы так и не ответили на вопрос. И как вас зовут?
Комсорг проглотил комок ржавой слюны. Слова столпились во рту, пихая друг друга, как школьники перед дверью строгого экзаменатора, – никто не хотел быть первым.
– Тагир… То есть Марат. Я. Комсорг батальона РАВ.
– Ну вот, уже имена путаете, ха-ха-ха! Значит, вы вместо капитана Миронова к нам? Это прекрасно! Галя, угости-ка нас чаем! И место мое освободи, будь любезна! Да, это Галина, она занимает очень важный пост дежурной по генеральскому этажу в гостинице. Ну же, лейтенант, не стесняйтесь, присаживайтесь! Вы – прямой наследник легендарного линкора? Ха-ха-ха!
* * *
Очумелый Марат перепутал дорогу и уперся в бетонную стену, огораживающую гарнизон. Тупо улыбался, пялясь в серую потрескавшуюся поверхность, как в киноэкран.
В голове бродил ее голос, память безнадежно цеплялась за ускользающий запах – сладковатый, но не приторный. Ольга Андреевна совершенно не походила ни на смешливых девчонок из Свердловского пединститута, ни на разбитных шалав из Читинского камвольно-суконного комбината. В небогатом донжуановском списке вчерашнего курсанта не было никого, подобного ей.
С балкона ближней пятиэтажки кто-то пьяно проорал:
– Люська, коза драная, вернись!
Тагиров вздрогнул и двинулся к дому Лёхи Воробья.
* * *
В подъезде не было света, и Марат на ощупь поднимался по выщербленным ступеням. На площадке третьего этажа зажег спичку и попытался найти нужную квартиру, но номеров, видимо, не успели нарисовать. Прислушался. Наверное, вот эта – оттуда доносились пьяный гул голосов и музыка.
Надавил на кнопку звонка. Ничего не произошло. Нажал посильнее – звонок всхлипнул, уронил последний гвоздик и повис на торчавшем из стены проводе.
Постучал костяшками пальцев, потом кулаком – никакой реакции. Плюнул, решил уходить и напоследок пару раз грохнул по филенке сапогом.
Дверь распахнулась, из квартиры хлынули яркий свет и шум застолья. На пороге стоял невысокий прапорщик – красные пятна на продувной роже, отстегнутый галстук болтается.
– Ну, че ломишься? Я здесь не продаю, хата не моя. Ходят, понимаешь. Страдальцы!
– Лёша Воробей здесь живет?
– А если и здесь, тебе че? Не успеют лейтенанта получить – уже бухать лезут! Иди служи, салага!
Это стало последней каплей, превысившей вместительные возможности чаши тагировского терпения. Марат скривил презрительную улыбку и рефлекторно включил «городского барина» – на гопников этот метод всегда действовал неотразимо.
– Милостивый государь, не соблаговолите ли напомнить, когда мы с вами успели столь тесно познакомиться, что вы позволяете обращаться со мной на «ты»? Может быть, вы кучеру нашему троюродный сынок? Или мы гадили с вами на соседних огородах?
Прапор остекленел глазами. Марат, развивая успех, сдвинул его вглубь прихожей, переступил через порог и продолжил вполголоса:
– Слышь, «кусок», ты себя не забывай. А то я внушу тебе основы субординации не вербально, а чисто физически.
– Ну ты, ну ты! Че ты? Ты кто такой вообще?
– Лейтенант Тагиров Марат Тимурович. Запиши. А то мозги пропил давно – память прихрамывает, небось?
Из пьяно гудящей комнаты раздался голос Воробья:
– Ну, кто там пришел? Вязьмин, ты там самогонкой барыжишь, что ли? Ленка, дай посмотрю, отстань!
Лёха в обнимку с хохочущей толстушкой-брюнеткой ввалился в прихожую.
– А, Маратка! Жив, слава богу! Познакомились уже? Это – Петька Вязьмин, наш батальонный начальник склада. Давай, разувайся. Ленка, хватит на меня вешаться, иди место гостю организуй!
Прапорщик пробормотал что-то неуважительное и, покачиваясь, ушел вслед за брюнеткой. Марат начал сдирать плотно сидящие хромовые сапоги.
– Лёха, а что это за кадр? Что-то про продажу бормотал, про страдальцев, я не понял ничего.
– Он самогонкой торгует, по-местному «чамбуром». Дело запрещенное, конечно, но очень востребованное. И денежное. Видимо, спьяну забыл, что не в своей квартире, и принял тебя за покупателя. Пошли – заждались уже виновника торжества.
Народу было десятка полтора, стол уставлен разнокалиберными бутылками с мутным «чамбуром», вскрытыми консервными банками: жестяными – с колбасой и рыбой, стеклянными – с огурцами и прочими соленьями. Пьянка уже давно вошла в стадию, когда все громко говорят, но никто не слушает, поэтому Воробью пришлось постучать кулаком по стенке, чтобы привлечь внимание.
– Тихо! Господа офицеры, внимание! Представляю нашего нового комсорга, Марата. И отныне – «дежурную задницу» батальона! Выпьем за это!
Народ начал чокаться разнообразной посудой – от хрустальных стопочек до железных облупленных кружек. Марата усадили на шатающуюся табуретку, Лена выдала ему пиалу с самогоном, чайное блюдце вместо тарелки и вилку, потерявшую от старости пару зубцов.
Марат понюхал пиалу. Начштаба Морозов опрокинул рюмку, крякнул и похлопал Тагирова по плечу:
– Давай, комсомол! Глотай!
Зажмурившись и задержав дыхание, он влил в себя вонючую отраву. И запоздало вспомнил, что за сутки съел только маленький кусочек хлеба. В голове зазвенело, мир приобрел добрый вид. Майор нагнулся к Тагирову и доверительным голосом сказал:
