– Где ты это видел? – Рыбак от неожиданности закашлял, и унылые плечи заходили ходуном, а скрюченные руки прижались к груди. – О каком прямом свете ты говоришь?
– …Я говорю о солнце, – смешавшись, как будто ненароком выдал какую-то важную тайну, выпалил Ганс.
– Где ты мог видеть солнце, сынок? – Старик присел на бревно и поднял на него потухшие глаза, и в них внезапно как будто что-то ожило, появился цвет. Ганс впервые заметил, что глаза у рыбака не бесцветные, как он давно привык думать, а серозеленые, как листва смолистых деревьев, если смотреть на них сквозь туман.
– Я видел его во сне. Оно… было прекрасным, и мир вокруг был таким ярким, таким светящимся, а листья загорались зеленым и освещали собой все вокруг. И солнце было такое острое, что на него невозможно было смотреть.
Старик улыбался:
– Да, оно такое… Как точно ты его описал.
– Вы тоже?! Вы тоже видели солнце? Где? Как это случилось? – У Ганса подогнулись ноги, и он тоже сел на обрубок бревна, выронив просмоленную кожучу, которой он натирал лодку, из рук.
Старик долго молчал. Ганс понимал, что надо ждать. В конце концов, он и так долго жил в ожидании, несколько минут ничего не изменят.
– Сынок, ты должен понимать: то, что я могу тебе рассказать, навсегда изменит твою жизнь. Ты не сможешь жить так, будто нашего разговора никогда не было. Ты должен быть точно уверен в том, что ты готов к этому.
– Я и так не могу жить, как раньше, с самой зимы не могу. А теперь, когда я видел солнце, тем более.
– Хорошо. Ну, не знаю, будет ли это хорошо для тебя, Ганс, не знаю… Ты видел солнце во сне, потому… что ты не отсюда. Ты родился не здесь.
Ганс перестал дышать. Его сердце забилось и затребовало воздуха, но он не мог дышать, и сердце трепыхалось, как пойманная в платок птица.
– Мир не ограничивается этим городом, этими лугами, рощами, этой горой и даже этим морем. Там, далеко за водой, которая кажется тебе бескрайней, есть другие земли, другие горы и даже другие города. И нигде больше нет такого бесконечного тумана, как на этом проклятом острове. Там есть солнце, точнее, оно бывает, и довольно часто. Там есть рассветы и закаты, есть тени и яркий свет.
Много-много лет назад я был так же молод, как ты сейчас, или, пожалуй, даже еще моложе. Я жил в стране, где были не только рощи и луга, но и бескрайние поля, леса с деревьями до небес, дорогами, по которым можно было бы ехать месяцами и видеть, как меняется мир вокруг. Там солнце вставало по утрам, появлялось из-за горизонта неторопливо и величаво. Днем оно высушивало росу, нагревало землю, дома, лица людей. К вечеру оно становилось оранжевым, красно-желтым, иногда заходило за облака таких цветов, какие тебе никогда не доводилось видеть, а потом садилось за горизонт.
В этой стране родились твои родители и ты. Твой отец был отличным моряком, лучшим на нашем побережье, и именно потому его выбрали капитаном корабля, который мы строили всем нашим городком. Некоторые из нас видели корабли, стоящие в гаванях больших городов. Мы считали, что у нас обязательно должен быть свой корабль, тогда еще не знали зачем, но считали, что когда-нибудь он спасет кого-то из нас. Так и случилось.
Ну да, ты еще не знаешь, что такое корабль. Это такая большая-большая лодка, на ней могут отправиться в плавание много людей, очень много, и она управляется не веслами, а парусом. Это такой кусок ткани – он крепится на высоких мачтах и ловит ветер, который помогает кораблю двигаться по волнам. Управлять таким кораблем непросто – под силу только опытному моряку, который все знает о ветрах, парусах и течениях. Твой отец был таким – он чувствовал море, знал его капризы и повадки, уважал его мощь, ощущал его безграничность и всегда, я думаю, втайне хотел подчинить этого всемогущего гиганта своей воле.
– А моя мать? – К Гансу вернулась способность дышать. Он так долго бродил в догадках, не знал вообще ничего и теперь хотел только одного: знать как можно больше, как можно подробнее. С одной стороны, он не мог вместить в себя весь тот новый мир, который открывал ему рассказ старика, с другой – боялся упустить любую малость. Каждое произнесенное слово как будто возвращало ему самого себя, по частичке, по крупице, по крошечке.
– Твоя мать была лучшей портнихой в нашем городке. С ее помощью мы сшили крепкий парус. Она была красавицей и мастерицей, ей была свойственна отвага, обычно не присущая женщинам. А еще она безмерно любила твоего отца. Десять лет назад я бы еще мог написать ее портрет, но сейчас уже, сам видишь, руки никуда не годятся, да и черты ее почти совсем стерлись у меня из памяти.
Ты родился за полгода до Большой Чумы. Эта гнусная тварь иногда посещала наши края, и те, кто постарше, хорошо помнили ее зловоние, запах погребальных костров и ужас, который она сеяла повсюду. Наши края она почти всегда обходила стороной, лишь слегка задевая своим черным крылом. Однако в тот год она надвигалась на нас, словно большая черная ворона, – стремительно и неотвратимо. Целые города пустели, превращаясь в сплошные погребальные костры. Люди, в последней надежде избежать мучительной смерти, покидали свои дома и направлялись к морю. Когда мы поняли, что дня через два первые беглецы уже достигнут нашего побережья, то некоторые из нас решили сесть на корабль и плыть к другим землям, о которых давно грезил твой отец. Землям, на которых не было Чумы.
Люди нашего города в то утро собрались на главной площади, и наш капитан горячо убеждал взволнованный народ в том, что отправиться в плавание – это единственный выход, единственный способ спастись. К моему удивлению, нас, храбрых или безумных, оказалось не так уж и много. Старики, помнившие Чуму, не сомневаясь, сели бы на корабль и отплыли, не медля, но у них уже не было сил, многие из них не перенесли бы тяжелого плавания, и все они предпочли остаться там, где прожили всю жизнь, готовые встретить любую судьбу. Молодые считали себя вечными и не боялись ничего, кроме зимних бурь. Они привыкли жить там, где живут, и делать то, что делают, и не хотели перемен. К тому же у них оставалась надежда, что Чума может обойти их стороной, а покидать привычную землю и отправляться в неизвестность многим казалось весьма рискованным. Потому в плавание отправились только те, кого влекли море, новые земли и возможность изменить свою жизнь, отдавшись стихии и доверившись смелому капитану. Среди них был и я. Косить сено, доить коров, резать свиней – это точно не было моим предназначением. Я хотел вырваться из этого крестьянского быта, чего бы мне это ни стоило. Мои безутешные родители, молясь, остались встречать Чуму, а мы – пятнадцать человек, включая тебя, малютку, – снялись с якоря и на рассвете покинули родные края, навсегда оставив землю, давшую нам жизнь.
Сарай незаметно заполнили сумерки. Ганс по-прежнему сидел не шелохнувшись, боясь пропустить даже вздох старика.
– Я устал, сынок. Нам пора возвращаться в Город, уже темнеет, да и похолодало – кости ломит. Себастьян нас уже, наверное, совсем потерял. Нам еще с тобой подниматься вверх, сам знаешь, для моих коленей – это настоящее испытание. По дороге меня ни о чем не спрашивай, нельзя, чтобы кто-то нас слышал. Приходи ближе к ночи, я расскажу тебе остальное.
