Леонтий бежал – если позволено так сильно выразиться, – навстречу с песней на устах: иначе – как заклинило на дурацком «люди, люди!», а на него уже надвигалось нечто. Из землянки, правда, без песни, без крика, но с каким-то утробным, неприятным урчанием. Многоголосым. То есть, зэко-бомжей в землянке было не один, и даже не двое. Многоголосье нарастало – Леонтий почти уже подбежал к вытоптанной проплешине, когда урчащие беглые псевдоэмигранты, наконец, вывалились наружу неорганизованной толпой – их было шестеро или семеро, он не считал, не до того было. И своё «люди-люди!» кричать как-то сразу перестал, и бежать, впрочем, тоже. Именно, будто бы Леонтий налетел на глухую стену, во весь опор, во всю дурь, со всей прыти. Закачался, по инерции проскользнул на полусогнутых еще пару шагов, завалился на бок, тотчас поднялся, неловко взмахивая руками, и тотчас же взмок от ужаса, хотя совсем к тому времени замерз, но – было от чего. Потому что навстречу из допотопной землянки к нему высыпали отнюдь не люди, нет. Лохматые, полуголые существа, в обрывках каких-то грязных шкур, очень вонючие, и очень нечеловеческие, хотя и похожие на… – на того самого обезьяна, коего изловил в квартире Тер-Геворкянов майор Серега, гепатит В ему в печенку! Существа эти посмотрели на Леонтия, желтые их, круглые глазища злобно засверкали из-под горбатых, косматых бровей, потом один, самый крупный обезьян ощерил безобразно торчащие черные клыки, будто нарочно созданные для рекламы «кариозные монстры атакуют», и что-то рявкнул, на удивление относительно членораздельное. Типа «ба-ры, гу-ра». Видимо, его гортанная проторечь имела какой-то смысл для остальных. Ибо мохнатая толпа без промедления похватала разложенные тут и там древесные обломки, в их кряжистых когтистых лапах оказавшиеся – хм-хм!! обыкновенными копьями, с остро заточенными по всем каменновековым правилам кремниевыми наконечниками. Ага, вот как они выглядят на самом деле! Какие неказистые! – некстати и невольно подумал Леонтий, – интересно, что у них за топоры: каменные, каменные, куда там, наверняка тоже деревянные, а уж к ним прилажен жалкий кусочек от гальки речной – мустьерская культура, леваллуазское отсечение, из какой это оперы вдруг всплыло? Ага, из Маркова! Что-то про неандертальцев. Для размышлений было самое время, в кавычках, – как раз потому, что вонючая мохнатая стая, экипировавшись дрекольями, ринулась довольно бодро и дружно в сторону Леонтия. Набираться впечатлений стало некогда, нужно было бежать. Что Леонтий и предпринял немедленно. Резво поскакав в сторону деревьев и леса. С тем же, ставшим за истекшие полчаса уже привычным криком «ой, мамочки-мама!», сливавшимся и пропадавшим в коллективном вопле «ба-ры-гу-ра!». Видимо, в переводе означавшим: хватай его, хлопцы, и будет вам ужин! Леонтий как-то ни на малую толику теперь не сомневался, что его действительно могут съесть. Спросить же у земляных обитателей телефон ему, слава-те-господи, не припала блажь.
Откуда что взялось. Еще пару минут назад Леонтий едва передвигался, охая и кряхтя, словно чудом выжившая старуха с клюкой на остатках древнерусского посадского пепелища. А тут развил впечатляющую прыть. Будто и не было похода и кувырковообразного полета через елки-палки-сугробы, но его накрыла самая настоящая адреналиновая бодрость, второе дыхание пловца-марафонца на открытой воде. Он еле успевал соображать на бегу и кое-как оценивать свои возможности, равно как отсутствие таковых. Убежать по снежному насту от этих… скажем, питекантропствующих обезьян наверняка вышло бы делом безнадежным. Хотя потрясавшие копьями преследователи и сами спотыкались на каждом шагу, с визжаниями и ругательными рычаниями – тоже не слишком удачливы в передвижениях: с облегчением отметил машинально Леонтий, – однако они были местными обитателями. Что давало повод предположить – опыта оперативного перемещения по зимнему лесу мохнатые человекообразные имеют поболе его собственного. Догонят, как в глаз дать с ноги – догонят! И съедят! Единственно в панике смог сообразить Леонтий. И принял решение – до елок он все одно уже добежал. Выбрать самую высокую, ровную и крепкую. Ну и … адреналин в крови зашкаливает, как-нибудь, жить захочешь, на Пик Коммунизма влезешь без страховки. Он и влез. Вот хоть убей кто потом, хоть пытай пентоталом натрия, хоть помани миллионом в конвертируемой валюте! Все равно, Леонтий не сказал бы как! Как он влез на эту самую, прямую, относительно разумеется, высокую ель. Он тогда тоже не сразу понял – что с ним такое произошло. А когда понял, заново ужаснулся. Он сидел на елке, в чрезвычайно опасной близости к хлипкой ее макушке – каковая и раскачивалась, угрожающе поскрипывая, будто свихнувшийся метроном. Сидеть-то он, сидел. И, похоже – те самые питекантропы, или австралопитеки, поди разбери! равно как их предводитель-обезьян, лезть следом за ним не спешили. Лесные тутошние духи ведают почему. Может, ноги, то бишь, лапы кривоваты, может, боятся высоты, а может, здешний кодекс гостеприимства не позволяет – коли залез, стало быть, сиди.
Зато опять нестройно возопив «ба-ры-гу-ра», вся свора принялась кидаться в Леонтия обледенелыми снежками, по твердости и разрушительной силе не уступавшими булыжникам пролетариата. Некоторые долетали – еще пара-другая таких попаданий, и он подбитым дятлом ухнет с елки: Леонтий шмыгнул носом, ему хотелось заплакать, не столько даже со страху, перед предстоящим будущим и хреновым настоящим, сколько от элементарной боли – один снежок сильно разбил ему лодыжку, второй пометче – съездил по уху, отчего слетела адидасовская шапка, куда-то вниз, на соседнюю ветку, не искать же. Но тут как раз швыряния прекратились. Тоже кикимора болотная знает отчего. Двое мохнатых остались внизу, довольно мирно перехрюкиваясь друг с дружкой – остались в карауле, не иначе, остальные прочие по приказу вожака «ры-ыры-гры-ы!» подались куда-то по делу. Интересно, по какому? Подумал Леонтий и тут же вынес себе строгий выговор: оно тебе надо? Тебе что легче станет, если ты узнаешь, дескать, пошли они за рожном или еще какой дрянью? Ты лучше соображай: кто это такие вообще? Совсем животные или подобны человекам? И ежели животные, то где же бисов черт дрессировщик? И что они делают в подмосковном лесу? И можно ли договориться? Пообещав, к примеру, грузовик тушенки, в качестве гуманитарной помощи голодающим. Договориться, наверное, вряд ли. Леонтий окликнул своих сторожей пару раз с опорной вершины, вежливо и витиевато: эй, господа хорошие, кто здесь главный? В ответ услышал ощеренное гр-р-р, и больше ничего, даже воинственное «ба-ры-гу-ра» не прозвучало. Прямо остров доктора Моро, не больше – не меньше! Стало быть, переговоры бесполезны. Стало быть, остается размышление на тему: откуда эти человекообразные обезьяны взялись? На ум пришло единственное заветное: секретный правительственный эксперимент, – зациклило и ни с места. А что? Сам напросился, как клинический, даже климактерический идиот. Зачем он к Собакину полез? Хотя, Костя, скорее всего не в курсе, оттого и не предупредил, что, мол, к тебе сейчас идет человек. Это все майор Серега, каверзный Ломоть-Кричевский, со своими гарантиями, холерные вибрионы ему в кишки, чтоб его аккаунт навек был проклят в фейсбуке! Вот теперь сиди на елке, жди. Чего жди? А ничего хорошего! Ну-ка, ну-ка, постойте-ка! Если эксперимент, в самом деле! Если эксперимент, значит, за ними следят, прямо сей момент, с мониторов или в полевую телескопическую трубу, как он на этой елке корячится. Беспомощный, одинокий, и елка тоже гнусная, хоть бы шишки на ней росли, что ли? Было бы, чем кидаться в ответ. Глупо, конечно, но лучше, чем ничего. У-у-у, гады! Нет, нет, не гады, вполне достойные люди, ученые экспериментаторы, и сам он сидит тут ради общего блага и дружбы народов, может, в реальности клонировали семейку питекантропов, почему нет? потом подсадили к ним белого человека, то есть, пардон, современного, это не расизм, оговорился. Хотя, к какой расе принадлежали питекантропы? Нет, тогда, кажется, человечество на расы еще не было разделено, были хомо эректусы и все. Но вот эти, эти точно – к дегенеративной индоевропейской, потому что, такие же козлы, как те биолухи, что позволили загнать его на эту мерзкую ель даже без шишек. И что теперь, кричать: «Помогите! Я никому не скажу!»? Черт подушный, о чем он думает, а? Белиберда всяческая лезет в голову – Леонтий, неожиданно даже для самого себя, истошно вдруг взвыл, снизу грозно заурчали, и вроде бы застучали копьями, этого не хватало! Тихо, тихо, я мирный! Сижу себе и сижу, все в порядочке. Еще чуть-чуть просижу, околею, и сам аккуратненько свалюсь вниз, как раз к обеду. Или к ужину. Получу законное копье в брюхо, и отмучаюсь. Или секретные экспериментаторы придут на помощь, как Чук и Гек, как Чип и Дейл, как Железный Дровосек и Соломенное Чучело. Скотины бессердечные!
