– Ребята, ребята! Ау! Я здесь! – остановил перепалку Леонтий. – Существо проблемы гораздо сложней и требует иного уровня взаимопонимания. Теперь правильно?
– Да. Да. Вы очень хорошо размышляете.
– Посредственно. Но годится. Пока.
Будто злой и добрый полицейские. Понятно, что Пальмира, как и положено фее, стояла на стороне добра. То есть предполагала в Леонтии ряд скрытых достоинств. Медиотирренский Филон получался куда менее оптимистичным на его счет. Но и тому, похоже, деваться было особо некуда. Вопрос, зачем им вообще сдался Леонтий? Хотя… университетское образование, пусть и журналистика, зато любопытство ко всем смежным областям – даже пытался однажды вникнуть, как устроен этот самый, дурацкий, адронный коллайдер, не понял ни полфига! кроме как на пальцах: что-то куда-то влетает, потом вылетает, оставляет след, физики смотрят на все это дело, и говорят, что летело, куда летело и с какой целью. Большего от гуманитария Леонтия требовать было бы глупо. Однако он абориген, иначе местный житель, туземец с интеллигентными мозгами, знающий здешние реалии, уже неплохо. Три языка, кстати, включая английский. И не испугался, в конечном счете, так уж через меру. Но что это он себя выхваливал? А то. Вдруг захотелось ему понравиться. И фее, и Филону. Чтобы не прогоняли. Если уж сказано А, почему не узнать о Б. Что это Б существует – без сомнений. Параллельные пришельцы, пока шла дискуссия на тему умственных способностей Леонтия, как-то странно переглядывались между собой, так порой поступают люди, блуждающие в чрезмерной близости от опасной темы, которую никак нельзя поднимать, хотя бы и временно. Любознательность не порок, тем более для человека пишущего, переводящего и ведущего эфир на радио, да и в телевизоре тоже порой… знаете ли, мелькает… не из последних. Короче, Леонтий, невзирая на присутствующие телесные травмы и пережитые душевные страдания решил понравиться обоим, чтоб не прогоняли совсем. Вроде, удалось. По крайней мере, его наскоро подлатали, и даже Медиотирренский Филон горделиво поучаствовал – советом. И еще бинтом. В смысле – диковинной повязкой на разбитое в месиво колено: синий тугой обод, очень холодный, обхватил вокруг ногу Леонтия, точно удав-констриктор, но моментально успокоилась рвущая горячечная боль, осталось лишь ощущение легкого зуда, лекарственно-едкого, однако вполне терпимого. Потом Пальмира напоила его той самой простоквашей, с хлопковой, белой пеной, вдруг поднявшейся воздушной шапкой из крохотной капсулы, в какие преуспевающие фармацевтические фирмы пакуют дорогие витаминные пищевые добавки. Леонтий попробовал с некоторой опаской, не ощутил никакого вкуса, ни лечебного, ни ядовитого, будто и впрямь глотал пузырящийся воздух, однако именно это безвкусное обстоятельство как-то совершенно успокоило его, простокваша была испита до дна, на одном дыхании. А эффект? Был он велик или нет, Леонтий не смог оценить. Он почувствовал себя … будто бы обыденно, в меру усталым, в меру разбитым пережитым испытанием, но… здоровым. Тело его не болело более, словно гигантский единый синяк, у него вообще конкретно не болело теперь ничего, еще бы прилечь и поспать, а так – неплохо. Даже битая голова прошла.
Оставалась, однако, проблема. Пальмира прямо сказала – надо решать, и решать только мирным переговором. У проблемы было имя – майор Серега. Пока что тихо-спокойно дрыхнувший в мефистофельском профессорском кресле, но в ближайшие четверть часа непременно должный очнуться. Не оглушать ведь его, право слово, вторично сетью Ёрмуна, – безопасно абсолютно, но чем долее свидетель будет удерживаться в состоянии беспамятства, тем критичнее сделается временной промежуток, и за ним неразрешимый вопрос без ответа: почему не откачали сразу, или почему не вызвали хотя бы «скоропомощную» бригаду.
– У нас уже сложена версия. Так, – уверенно начала Пальмира.
– От вашей стороны требуется только подтверждение. Словесное. Сокрушенное кивание головой, сопроводимое «да» и «нет», будет достаточно – перебил ее Филон, и как-то обидчиво поджал тонюсенькие, в ниточку губы. Отчего сделался похож на злобного лемура. По-русски он говорил не вполне правильно, прибегая к вольному морфологическому преобразованию. «Чухонец»! – обозвал его про себя Леонтий, непонятно к чему, в целом и в частности к финскому братскому народу он относился с симпатией. Ну и ладно, чухонец так чухонец, лампадный квас! Опять ни за что, ни про что обозвал он нового параллельного знакомца. Филон не нравился ему – потусторонний Пашка Дарвалдаев, король заносчивой пустоты, не иначе.
– Да, разумеется. Подтверждение чему? Хотелось бы услышать версию, – тем не менее, любезно ответил он.
И Леонтий услышал. Пальмира, родственница хозяйки, временно занимает квартиру и заодно опекает некоего младшего братца, предположительно умственно неполноценного и сбежавшего из сумасшедшего дома – стоп-стоп, дудки! (корректировал по ходу Леонтий) из дурдома не сбежишь, это раз, найдут у родственников в ближайшие часы, это два. Хорошо, не сбежавшего – взятого в опеку под подписку, как неопасного (снова Леонтий), это иногда разрешается, коек не хватает, вот и приходится. Итак: взятого в опекунство. Вовсе младший этот брат не обезьян, а вполне человек, только с генетическими отклонениями, вроде – вроде болезни Дауна (нашелся Леонтий). Да, отлично, и болезнь эта сопровождается характерной волосатостью плюс атавистическое строение лица – дальше, дальше, пока все в порядке (Леонтий согласно закивал). Вот он-то, этот братец и стукнул Леонтия по голове, испугался, не нарочно, он вообще тихий, только нервный порой, но не выдавать же больного человека! Сестрица решила скрыть его шалости. А зря. Младшенький, бандит эдакий! взял и пролил по всей квартире химические удобрения – финские, например, лицензионные (на всякий случай уточнил Леонтий), – да, финские удобрения, очень токсичные. Его сестра купила несколько упаковок по дорогой цене и намеревалась везти на загородную ферму – на дачу, на дачу, (в сердцах правил Леонтий). Их, то бишь, удобрения, финские, с трудом удалось собрать в отстойник – желтая машина и есть вышеозначенный агрегат – а что она такое на самом деле? (не удержался Леонтий от вопроса), – об этом позднее, потому что долго. Итак, как раз сунув палец в отстойник, майор Серега нажал на чувствительную кнопку, отомкнул ларчик, и все вонючее сокровище вылилось опять наружу. Как-то так. Отчего произошло отравление галлюциногенного и снотворного характера.
Версия была нереальная, притянутая за уши, но подобное могло случиться. Могло. Вероятность, отличная от нуля. Не пересказывать ведь майору Сереге сомнительную балладу о путешествии самого Леонтия в параллельную питекантропью вселенную? Бедняга майор нипочем бы не поверил, решил бы, издеваются и хотят надуть, кончилось бы плохо. Человек военный, и прямой, как дуло у гаубицы. Ни к чему ему знать, филон и фея изначально были согласны, оттого и версия. Чтобы никак не травмировать чувствительную душу и без того пострадавшего товарища Ломоть-Кричевского. А так, вроде складно: убогих и юродивых на Руси завсегда жалели, тут все верно придумано.
– Что же братец? Вам придется предъявить…хм… существо? – напомнил им Леонтий.
– Аг-ры – его имя Аг-ры, – он сейчас в ванной. Тоже спит. Мы его немного приодели.
Пришлось Леонтию тащиться в ванную. В самом деле, внутри чугунного чудовища – голубки в изголовье, виньетки возле кранов, сколотая эмаль, ровесник Серебряного века, еще одно наследство дореволюционной бабушки, – крошечным свернутым комочком покоился на одеяле сладко спящий обезьян, облаченный в старенький спортивный шерстяной костюм, темно-синего цвета, с белой крупной буквой «Д» на левой стороне груди, сильно траченный молью и видимо некогда принадлежавший профессору Тер-Геворкяну. В тренировочной форме времен молодости вратаря Яшина патлатый неухоженный питекантроп смотрелся несколько жалко и болезненно – и впрямь убогонький, ну как не пожалеть такого?
