Укропный «назальный» напор на сей раз он перенес как-то… незаметно. Голова другим занята, вот потому не до регистрации всяких отвратных запахов – нашел Леонтий неоднозначное объяснение. И вообще. Он снова очутился в том самом лесу. У той самой загаженной землянки. Только на утлой полянке снег местами облез проплешинами, и кое-где пробивалась синюшная, жалкая травка. Еще прямо перед ним распростерла берега замусоренная, глубоководная лужа, на поверхности которой противно зеленела пахнувшая гнилью тина. И те же самые равнодушные питекантропьи рыла выставились на него из пещерной дыры. Он определенно узнал старика-заклинателя, одного из… И даже – пытливо поискал глазами маленькую дикарку, любезно однажды искавшую у него, поверженного наземь, несуществующих вшей. Будто вернулся назад, в сомнительные воспоминания, в реальную достоверность которых все же до конца не верилось. Страшно теперь не было. Совсем. Ах, не удивительно это. Когда рядом Пальмира – все тот же облегающий желтый комбинезон, закрывающий наглухо и самые ступни ног, сплошной, без единого зазора, и не холодно ей, и не ветрено, и не скользко. А в руках надежный, спасительный пурпурный шар-оборотень, случись нужда, и поминай, как звали. Вот, правда – жемчужного «водяного» пистолета, стрелявшего загадочной световой сетью неведомого изобретателя Ёрмуна, при себе у Пальмиры не обнаружилось. Значит, лесных питекосов она вовсе не опасалась, да и они, ну надо же! в свою очередь ее не испугались, нисколько. Будто виделись уже сто раз. Оп-па! Радостной, вихляющей походкой к ним устремился чего-то там доселе ковырявший у окраинной, полу-засохшей елки, кто бы мог подумать? Аг-ры! Собственной персоной. Впрочем, Пальмира так и сказала – поедем проведать братца. Неужто, буквально поняла? Аг-ры встретил ее как старую знакомую, но знакомую, несомненно, куда выше его по значению, подобострастно загодя протянул скрюченную горстью лапу, заскорузло-грязную и жалко-когтистую, кривые обломки толстых слоистых ногтей торчали точно застарелые занозы. «Гу-ра, ну-а, бу-ра», – заурчал чуть ли не ласково, но явно угодливо и просительно. Прочие его собратья только глазели с надеждой из пещеры, наверное, Аг-ры единственный исполнял должность делегата-переговорщика между тутошними аборигенами и залетным посланцем, пришельцем… то ли с небес, то ли из преисподней, о сути питекантропьей религии и ролевом назначении однажды виденного идолища поганого Леонтий, очевидно, не имел ни малейшего понятия.
Пальмира протянула руку и положила в немытую никогда лапищу… что за бред! Обыкновенный ржавый длиннющий гвоздь, толстенный плотницкий, гнутый, явно бывший прежде в употреблении. И еще кусок школьного ластика, простого голубоватого цвета, на рубль две штуки в любом писчебумажном магазине.
– Скажите немного слов. Любых. Но дружественно, – шепотом попросила его Пальмира.
– Э-э-э… примите великодушно, дары природы, э-э-э… подношения, то бишь, рукотворные…, от нашего мира вашему…, будьте здоровы, – понес Леонтий первую, подвернувшуюся на язык околесицу, и как можно шире улыбнулся, одними губами, стараясь все же не обнажать предусмотрительно зубов: животные воспринимают оскал как проявление агрессии, а ему было велено проявлять дружелюбие.
Аг-ры неизвестно как воспринял его проявления, посчитав их за рекомендованное дружелюбие или за выступление полоумного, однако, мешкать не стал, неловко приплясывая на месте, хрюкнул несколько раз, вместо «спасибо», затем удалился в пещеру, тихонько подвывая в шаг – Леонтию хотелось думать, что от удовольствия. Хотя, какое может быть удовольствие от гнутого гвоздя и замусоленного ластика? Но Аг-ры, несомненно, видней.
– Сейчас их внимание занято. Надолго. Хорошо, что вы со мной пришли. Показались перед ними и сказали им. Теперь есть прогноз, что параллель стабилизируется на прежнем уровне. Помните? Вы нарушили равновесие. И мы не беспокоили вас. Решали проблемы сами, пока без вашей помощи.
– Что же изменилось? – Леонтий слушал, со вниманием, но смотрел в другую сторону. Ему представлялось не слишком надежной гарантией уверение Пальмиры, будто пещерные ребята надолго заинтересовались ржавой, кривой железкой и кургузым кусочком резины. Как бы не полезли обратно на свет и простор еще за чем-нибудь! – Так что же изменилось? – после небольшой, но нехорошей паузы переспросил он вновь.
– Мы… Мы с вами сюда больше не вернемся. И без вас тоже не вернемся. Здесь все закончено. Как бы ни сложились предстоящие обстоятельства. Дальше туземцам придется самим.
– Почему мы не вернемся? – тревожный был вопрос, из тех, которые Леонтий именовал «скверноследственными». То есть, любой полученный ответ не сулил ничего приятного ни в каком случае. Не то, чтобы он жаждал временами навещать братца Аг-ры, он, верите ли, еще не выжил из ума! Но знал и то, что любые посулы, начинающие словами «больше не…» или «отныне никогда не…» имеют в продолжении грустные окончания.
– Потому что, я приняла решение. Плерум-транспортер мы возвращаем. Значит, остаемся без средств перемещения в пространстве эффекта Ариовиста. Иначе, мы не сможем по желанию вернуться назад, пока по чрезвычайному сигналу нас не заберут. Через какое-то время. И сюда мы тоже не сможем попасть. Вообще никуда. Кроме вашей реальности. В ней мы задерживаемся.
– То есть, вы принимаете мой план побега? – вот те на! еще подумал вслед изрядно ошарашенный Леонтий. Он же предложил просто так! «Убегайка» и погоня в стиле «казаки-разбойники». Он ведь не всерьез. А как? Зачем тогда писал? Значит, предвидел возможность. Чего ж переполошился? Плерум-транспортер – вот как называется эта полотерная штуковина, хорошо бы еще понять, что сие означает? Спросить, что ли? Да бог с ней. Плевать. И вообще.
– Ваш план побега абсолютно неосуществимая, глупая затея. Нам не нужно ни в какую Сибирь. Я уверена. Брать с собой в побег транспортер вообще запрещено регламентом. Из-за опасности обнаружения и нежелательного захвата. Если я и мой напарник решаем оставаться, мы решаем это на свою ответственность. Так представляться! – Пальмира заговорили взволновано, и даже в повышено резком тоне, отчего возникла некоторая неправильность в языке, Леонтий это отметил, как и то, что раньше прекрасная фея не позволяла себе ничего эмоционально подобного. В отличие от напарничка.
– Как же вы будете? Ведь не какую-то пару часов за неделю, а изо дня в день. Я не представляю, как у вас устроено все там. В смысле, там, откуда вы. Наверное, получше, чем у нас. Раз такая техника. И люди вы хорошие. Но, уж простите за откровенность, наша, так сказать, параллель… особенно, когда тебя непременно желают вывести на чистую воду спецслужбы… я бы без преувеличения… мы хоть и не пещерные, но атавизмы тоталитаризма… выйдут боком…
– Я поняла вас. И я прекрасно все представляю. Ваша ветвь еще не самая чудовищная, как вы то думаете. Были много хуже. Вы даже прогрессивны в своем роде. Иначе мы бы не стали терять ради вас время.
– А-а! Потому и Аг-ры? Ну, в смысле… вы дали ему гвоздь. Ради ускорения эволюционного процесса. И ради светлого будущего. Знаете, если вы имеете целью улучшить нечто и в нашем мире, я вовсе не буду против. Даже обеими руками за. Как в анекдоте – прилетят инопланетяне и все решат за нас. Мой любимый, кстати. Мы станем чище, добрее, умнее. И… еще…, – не то чтобы у Леонтия кончился перечень желательных улучшений, только он почувствовал, что как-то сбился на совершеннейшие банальности.
