Нет, думал бессонно Леонтий, в «сарыконнор» я записываться не хочу. И, скажем, хоббитом Фродо становиться тоже, как-то не… Робкий невысоклик, иначе норный гомо рэббит, который идет на геройскую погибель, потому что пойти «кроме» некому. Что же, и обычный человек в чрезвычайных обстоятельствах может взять на себя чужую страшную ношу, вздыхая и ропща, но в конце всех концов смиряясь с участью, бла-бла-бла… и еще раз бла-бла-бла. Фигушки! Леонтий представил себя, виртуально, разумеется, на месте толкиенского Хранителя, ага! Повесил бы он потихоньку то колечко на ближайший к Мордору терновый куст и был таков. Особенно если морально-вдохновительного Гэндальфа Серого не оказалось бы поблизости. С теми же словами бы повесил – а идите вы все на…! Точнее, сами идите, если такие умные! И даже если бы колечко то не повесилось, но соблазнило его совсем, тогда… эх, ради Леночки, исключительно! Он бы договорился с… нет, не с Сауроном, это чересчур, но с тем, у кого еще осталось среднее арифметическое количество бытовой совести – с Саруманом Белым, конечно. На наш век хватит, а после нас хоть потоп. С другой стороны – однако, к Косте Собакину он с покорным доносом не пошел. А ведь хотелось. И сейчас порой хочется, как накатит! Вправо? Влево? Куда? Не по Хуану ему досталось на сей раз сомбреро. Леонтий запутался окончательно, разозлился, ни на кого конкретно, а так вообще, с горя перезапустил Терминатора, опять с начала, нет, не уснуть! Бессонница замучила его.
А мучила бессонница Леонтия – территориально в весьма интересном месте. В неожиданном, можно сказать. Место это было – жалованная генеральская дача, наследство пресловутого Ваньки Коземаслова в пресловутом же Завидово. Так что, беглецы, собравшись с духом и наличными силами, взяли и отправились… не то, чтобы далеко. Не в Крым, не в Рым, уж конечно, ни в какую не в Сибирь, а так, в близлежащую, по соседству, Тверскую область. Полтора часа хорошим ходом на хорошей машине – вон он, вон он Ящер, под навесом на дворе! – и ты уже ласточкой влетаешь в пределы величайшего современного достижения русской транспортной мысли: на Московскую кольцевую автодорогу. Так что, дезертир-партизан из Леонтия сложился сомнительный. Это-то и расхолаживало, но и действовало на нервы, как бы нарочно ставя всю нынешнюю миссию в положение шаткое, ложное, словно бы и призрачное, фантазийно-театральное. Если бы и впрямь, пускай подобие амбразуры, пускай! Бега, погони, преследования, следствия, даже аресты, пускай! Конечно, не то, чтобы Леонтий стремился добровольно к революционно-каторжным испытаниям, упаси боже! Но допускал. Допускал, что может быть таково. Внутренне направлял себя, к униженному странствию отторгнутого изгоя, к общему и плацкартному грязному вагону, к пешему неприкаянному скитанию, к поимке с прицельной перестрелкой, к допросу с пристрастием – ко всему им надуманному и подавно не был он готов, и не был уверен, что дойдет хоть куда, но будто бы полагал, что знает – чего ожидать. На деле вышло – через пень колоду, насмешка над подвижничеством, над паломничеством, над отшельничеством? Тьфу! Пропасть! Вышел анекдот, вот что! В реальности – все не так уж плохо, не так уж страшно, как-то и обыденно даже, но здесь сокрыта всякая пакость и загвоздка. Казалось Леонтию – миссия их будто бы кратковременна, Тверская область, ха! Если Пальмира согласилась, и с радостью согласилась, то положение их несерьезно, разве подстраховаться на случай. Может, неделя-другая, календарный месяц от силы, да разберутся они! С этими течениями, тоже мне, подумаешь, арабо-израильский конфликт! Так размышлял Леонтий. А дальше – как разберутся, – пришельцы отправятся восвояси, сам же прямиком к Собакину, наплетет, с три короба, а хотя бы и правду-матку прирежет, хочешь, верь, не хочешь, пятнадцать суток за оскорбление должностного лица, все равно. Пальмира и Филон будут уже далеко, поди, проверь! А может, может! Пальмира вовсе не бросит его на произвол и судебное разбирательство, кто ведает, что в ее власти? Подкуп, откуп, закуп, пыль в глаза? Вот уже десятый день пошел, как сидят они на коземасловской даче, и что? Никто ворота не штурмует, они вовсе открыты, никто с полицейским нарядом не приходит – предъявите ваши документы, а и договор аренды в полном ажуре, никто даже сторожа не подсылает: поднюхать, подглядеть и подслушать. Так ведь и прежде – до Пальмиры и ее «чухонца» никому из «власть содержащих в порядке» дела не было, пока Леонтий сам, образно говоря, не проявил инициативу. Но и после – разве незаконные обитатели квартиры профессора Тер-Геворкяна значились в первых строках «особой важности» списка у того же Собакина? На всякий случай проверить – максимум! Дойдут руки, хорошо, а нет – Ленька, ленивец и бестолочь, лишь бы ему отбоярится, утек на огороды, ну и расписные кренделя с ним! Это минимум. Не афганские террористы, не пентагоновские шпионы, и даже не южнобутовские гопники. Наверное, Костя только с паршивенькой бумажонкой на скрытое наблюдение не одну неделю промается, тоже ведь разрешение надо показать, а для этого надо доказать, что… что гламурствующий журналист Л. Годо потенциальный изменник Родины… брррр… нет, лучше – потенциальный укрыватель, или покрыватель, рядовых серийных аферистов, работающих, к примеру, по бесхозному элитному жилью и сдаче оного подложно внаем. Если контора у Кости статусная, а она уж точно такова, как бы не услышал Собакин в ответ – то самое, ага! А пошел ты на…! Со своими квартирными, пробирными, сортирными, и проч. аферистами, у нас здесь люди серьезным делом заняты, а ты! Передай в «ментовку» и не морочь мозги товарищам. Чтобы бумагу твою бравые полицейские дознаватели засунули в самую… дальнюю точку мужественного мягкого места, или вообще культурно потеряли насовсем. Не переться же им оперативно в Завидово, да еще на генеральскую дачу, по поводу… а по какому, собственно, поводу? Дела-то никакого нет. Ни уголовного, ни административного. Ни заявления от потерпевшего, то бишь, Леонтия, ни жалоб от соседних жильцов, даже и на укропную вонь. Скажут участковому – Петров-Иванов-Сидоров, присмотри вполглаза, вдруг и «рупь» халявный выжулить можно? Это, если скажут. Иначе – увидит он Леночку, скоро увидит. И все свое вернет, жизнь, работу, эфир на радио – официально наплел с три короба, будто по состоянию сотрясенного здоровья, берет за свой счет – а за чей же еще! И на воды в Пятигорск! Даже Граммофон посочувствовал, хотя гроша ломанного на поправку не дал, зато опять призвал Звездинского, держа за Леонтием предусмотрительно место. Все вернется, и все вернет! Гарсоньерку, мальчика Аркашу, расписание и быт, все не так уж плохо и все это ненадолго, Тверская область, Завидово, генеральская дача, Ванька Коземаслов. О последнем персонаже Леонтий думал-передумывал в бессонные «терминаторские» ночи особенно навязчиво и напряженно.
Ситуация с Коземасловым казалась ему чудовищно пародийной, без преувеличений. Но, однако, и поучительной. В назидательно-метафизическом смысле. Как все вышло? До смешного легкого. В день, отпущенный Леонтию на сборы. Ванька приперся с утра, тут как тут, ему хотелось до медленной, пыточной смерти поделиться своим прозорливым превосходством. Насчет валютно-обменных операций. Деньгу-то Коземаслов отоварил удачно и в полной мере, теперь настал черед поучать других. Леонтий в этом плане казался ему существом самым безопасным – не обложит по матушке (и воспитание не дозволит, и попутное любопытство к подробностям не даст покоя), уж тем более, не заедет в «морду лица»: дескать, где ты был, советчик-антисоветчик! пока мои рублевые кровные летели в трубу, а теперь похваляться, ах ты, тля?! Последнее отвергалось напрочь потому, что свободных крупных сумм у борзописца Л. Годо от начала деловой карьеры никогда не водилось, интерес его к выгодам Коземаслова мог быть только абстрактного свойства, оттого тому же Ваньке ничего не стоило приврать на свой счет, хотя чего и привирать? Таланты его были известны всесторонне уже давно и так же давно никого не удивляли, ври не ври, в случае Коземаслова выходило, что больше правды все равно не скажешь. Это льстило тоже, и у Леонтия на кухне оборотистый незваный гость, хлебнув пакетного «ахмад-ти», стал заливаться утренним соловьем-разбойником. Сначала для приличия о том, как с военно-полевыми трудностями достал для Сестрорецкой тетки натурального, контрабандного барсучьего жира – от спондилеза, от спондилеза, как ты упомнил-то? – пользы, наверное, не случится, но и вреда не будет тоже, зато трепетное внимание племянника, дай бог, завещательно зачтется: а там картины, серебро, антикварный ломберный столик «цены немалой», и прочее. Перечисление заняло немногим более трех минут, ибо Коземаслов спешил перейти к заглавному предмету – кипучей своей, купчей деятельности. Он и перешел – тут уж не упустил ни единой малюсенькой деталюшки. На пятом заварочном пакете не авантажно спохватился – надо в туалет, потом зарядил опять, будто крупный победный весенний дождь по подоконнику, барабанная дробь, Леонтий слушал даже не без удовольствия, все же брала его тоска. Вдруг и Коземаслова тоже, не увидит, надолго, случись что, и навсегда? Привык он, к Ваньке. Такая жизнь.
