Вы думаете теперь, такая-сякая, тварь, память о матери не удержала, предала свою цельнопорядочность, идеальный мир свой предала? Так это нормальное, закономерное явление жизни, что покатилось у меня под откос, все светлое, советское и вечное. Потому как, ни один подросток на свете, будь он хоть потенциальный Эйнштейн или Ульянов-Ленин по существу, ничего сам в себе удержать не сможет. В какие университеты попадет, то и выйдет, и со мной то же, мать ковала одно, а после выплавилось из меня другое. Типа – короля играет окружение, а шпану – двор. Ребенку худого набраться – не стоит ничего, потому что опоры еще настоящей в себе нет, только в других, хлипкий он и что твой флюгер, откуда ветер сильней. Недееспособный он и есть недееспособный, несовершеннолетний, ни в чем еще не совершившийся, то есть. Без строгого призора, однозначно вниз, ну не бывает по-другому, хоть убей! И не брешите мне про пионеров-героев, Гайдара с его малахольным полком и молодогвардейцев в подполье. Они тоже не сами от себя, и Павлику Морозову кто-то хитрожопый и многоумный запудренную идейку в душу вложил. А бывает – что и ножички с кастетами в ручонки вкладывают. Кто-то потом, конечно, возвращается на «стезю праведную», кто-то идет куда идется, но это позже, а в детстве-юности так не бывает, все за тебя решают «большие-взрослые», ну или просто случай. От природных начатков, конечно, что-нибудь, да и останется, но это святая истина – без воспитания нет образования, я имею в виду – не образуется хороший человек. Потому, если где на белом свете есть истинные упертые педагоги, перед ними шляпу снимаю и поклон до земли, они настоящее дело делают.
Все же школу я не забросила, за прогулы совать в прохудившиеся лапки учителкам навострилась, кому марсы-сникерсы, кому детское финское питание для внучка, кому шипучий аспирин, по интересам называется, вот и закрывали глаза, самую малость, а все же испуганные. Зато и я чуть ли не по ночам, спички в глаза – и вперед, грызть гранит, хотя бабки-дедки в унисон бурчали: кому оно надо, упираться раком над книжкой, теперь рубль все вершит! Но я уже тогда умнее их обоих была, и соображала: рубль только над ними вершит, а есть еще и те, кто над рублем. Для этого знать много надо, иначе выше прилавочного воротилы не поднимешься. Правда, куда подниматься, толком уже не представляла. И Темка не представлял. Крутился по привычке, все ускоряя обороты. Электрогитару он совсем развенчал и отставил, разве для себя и для меня иногда, вроде «крутого» хобби. До ансамбля «Простоквас» ему уже не было дела. Зеркальный приблизил его к себе порученцем. А я приблизилась к Темке. С восьмого класса мы с ним стали вместе спать. Не скажу, что любовь у нас была до гроба, нет, нисколько, скорее запретное любопытство, отсутствие настоящего присмотра и западная порнуха, полновластно вторгшаяся в наш быт. Им можно, а нам нельзя? У Темки знакомый был, – у него вообще везде знакомые были, такая, блин, работа, – видеозал держал. Вы небось позабыли, что это такое? А это первые, советские еще, «мультиплексные» с понтом кинотеатры, на дюжину персон. Грязные, прокуренные, часто и подпольные: две-три комнатенки а-ля чулан, ублюдочный видак «Электроника», отечественный телек, самопалом заточенный под «пал-секам», обменный фонд допотопных кассет. Крутили в них известно, что: чем ниже проба, тем доход выше. Не знаю, конечно, может, те, которые вы посещали в столице, привередливому интеллигентному клиенту Ингмара Бергмана в ретроспективе показывали, или какого-нибудь Милоша Формана с кукушкой, а у нас попроще – Чак Норрис и подробная шведская «сексуха». Вот мы и развлекались с Темкой, от всей непорочной души и на халявные корейские гондоны, так, что стали даже всерьез считать, будто это промеж нас любовь. А через год Темку убили, по подставе, он переправлял «жженную тачку» и не подозревал об этом, большой куш ему пообещали, в процентах, и он, сам битый-перебитый, клюнул на легкие деньги, наверное, думал – шестнадцатилетний пацан, ну что менты ему сделают? Да и хозяин отмажет, не впервой. Менты ему и вправду ничего не сделали, зато реальный владелец «железного мерина» – тот сделал семь дыр, столько их было, ни одна пуля мимо не прошла, шесть в обойме, седьмая в стволе, – в упор, без шансов. И кончилась наша любовь. Я дня три проревела, бабка-дедка ко мне не лезли, загрызла бы, потом утерла сопли, а как иначе? Жить надо. На рынок побежала. У нас новая партия товара подходила – детские шелковые платьица с машинной вышивкой, тряпка на одну стирку, но шли хорошо, провинциальные здешние мамаши такие подделки пока не распробовали.
Спросите, наверное, куда моя дружка Ирочка подевалась. А никуда. Ей со мной навсегда запретили, даже на соседнем толчке приседать, она не противилась, гнутая, затюканная, хорошо мама ее, учительница-англичанка помирать не собиралась и с головой дружила, они обе просто перебздели те времена, нище, за печкой, впроголодь, но удалось без особых моральных потерь переждать. А моральные проблемы, они пострашнее материальных, вы уж поняли через меня. Ирочка после закончила музучилище, по классу рояля, теперь в нашем местном театре оперетты солидно заведует музыкальной частью, не жирует, но и не бедствует, я ведь вижу ее иногда – она здоровается с опаской, издалека, все же положение у нас далеко не равное. Но я о ней помню только хорошее, зря она.
В общем, о моей жизни – главное-то я вам изобразила-описала. Дальше уже скучно, вам может и нет, но мне – даже лень пересказывать. Так только, для полноты картины, вкратце. Институт я закончила – вы и сами догадались, политех здешний – по классу нефтегазовой трубы, проектирование и укладка оной в условиях вечной мерзлоты. Одной рукой училась, другой – приторговывала, по той же пройденной схеме, сунь-вынь, преподы брали еще как! У них на сей счет особая бандерша была, типа сводни, Раиса Марковна, через нее я и договаривалась, всегда успешно. Могла бы и целиком диплом купить, но мне знания нужны были, знания! Не все подряд, но которые реально необходимы. А еще с курса примерно третьего стала я изображать сироту. Удивились, да? Ничего удивительного. Не на рынке же мне было век торчать. И трубы прокладывать в Ямало-Ненецком округе не хотелось. Мать – та меня за шкирку бы выперла, в люди, в «поле», трудовую жизнь узнавать, но прилавок уже сотворил надо мной свое гиблое дело. Чего ради я попрусь? Чтобы очередному мудозвонскому Прохорову-Алекперову-Потанину на очередной персональный «боинг» зарабатывать? Нет уж, пускай сами вечную тундру бурят, если им надо. Ладно бы еще как в советской присказке – «длянародадлястраны», а то для самозваного ворюги, которого бы Андропов за расхищение госсобственности у первого забора грохнул. Мне же нужна была хорошая практика в хлебном месте с последующим сотрудничеством на постоянной основе. Иначе – предстояли мне хлопоты о будущем, как писал ваш любимый Владимир Орлов – кстати, прочитала, понравилось: сильно, но очень уж западает, и в чувство, и в мысль, а мне сейчас сложно.
Короче – это у меня новая визитная карточка такая появилась, траурная, слезливая – помогите сироте. Многие прежние мамины сослуживцы и собутыльники в большие люди выбились. Иные – гнусь распоследняя, иные – ничего себе, более-менее совестливые мужики оказались. Бывший мамин шеф, главный инженер Берлиев, тогда как раз оттяпал под себя кус, обозвал его «Южанинросгазпром», акционерное общество с уставным государственным капиталом, типа полусамостоятельной «дочки» головной фирмы, и сел он там полноправным царьком. К нему на прием попасть – вот была задача. Подарки там, взятки разные не катили, не прошибешь, мой рыночный мелкий блат и вовсе смех курам. Но я была мамина дочка – что значит, не сдавалась никогда, и не собиралась даже. Я его подкараулила. День сидела, что называется, на заборе. На приступке-ограждении у большой дороги напротив его парадного служебного подъезда. Оделась победнее, но культурненько. Все забросила – и товар свой и институт. День прошел. Без толку. Второй туда же. На третий он появился. Из черного «линкольна», длинной в полквартала, около – шобла телохранителей. Я бросилась наперерез. Могли запросто пристрелить, или все зубы повыбить. Они и хотели, только я завопила как оглашенная – на сколько воздуху хватило, – кричала свою фамилию и про мать, и что-то вроде простого «помогите», я уж точно не помню, по наитию получилось. Берлиев приказал меня отпустить, а после приказал привести в приемную, а еще после – чаем отпоить, мой жалкий вид произвел впечатление. Ну дальше понятно – через пять лет я уже вместе с дипломом и аспирантурой при больших делах состояла, пока только как подручная, типа, блин, монашки-послушницы при кардинале Ришелье. Берлиев не прогадал, опять же – доверять не боялся, вроде, как своя, и вроде отдавал долг покойному товарищу. Но и я доверие то оправдывала, соображала быстрее, чем при мне высказывали вслух, молчала под пытками любопытных прокурорских допросов-проверок, ха, тоже мне! Ну и само собой, частенько исполняла приказания специфические, на которые начальство только наводит намеком, и за которые по-хорошему в правильной и праведной налоговой стране полное поражение в правах и два пожизненных без условного освобождения. Или, как говорил Атос-Смехов в известном сериале – Бастилия, срок заключения лет сто. Но у нас было можно, если осторожно. И если есть надежный хозяин наверху, который произнесет ключевую спасительную фразу – цыц, это мой человечек!
