– Что? Повтори, что ты сказал? – Валька не кричал, но вид его был страшен.
«Ага! Наконец-то, зацепило!» – торжествующе подумал Матвеев.
– То и сказал. Он ведь подстроил тогда сцену в ресторане «Прага». Ну, да. С моей помощью. Ты ведь знаешь, мою Ленку против него завести ничего не стоит. А ты явил вихрь. А он хитростью выманил у тебя Аню. Как-то так пожелал, что ты сам же заставлял ее быть с ним, – Зуля на мгновение умолк. Уж очень неприятным ему показалось выражение Валькиного лица. И страх вернулся на место. Зуля жалобно запищал:
– Это ты ЕГО ненавидеть должен! Не меня! Не меня! Просто ты его не можешь ненавидеть! И знаешь, почему? Потому что он тебя держит! Да-да! Каждый день посылает двигателю приказ, чтобы ты его любил!
Валька встал из стола, так резко, что посыпалась посуда.
– Валь, ты что? Да я же тебя спас! Я ТЕБЯ СПАС! – дрожащими губами, заикаясь, пролепетал Матвеев. – Он же тебя убил бы! Если бы не я! Я сказал ему, что с твоей смертью паутина рассосется!
– Может, лучше бы он меня убил. А ты, значит, меня спас? Сначала воткнул нож в спину, и после озаботился, чтоб я не истек кровью. Это тебя развели, не меня. Я верил в то, что делал. А во что верил ты?
Валька говорил и чувствовал себя, как Христос, который умудрился слезть с креста, прежде чем его смогли до конца распять, и помощником ему в том стал Иуда, а первосвященник ничего не успел предпринять. Но Валька был все же не Христос, может, именно потому распятие не состоялось. Случилось обратное. Его разбитая жизнь, его обреченное на медленное страдание настоящее были отменены. И мир раскололся надвое. Все прощающий, многотерпеливый Валька остался в прошлом. Зуля только что упразднил его существование. А с другой стороны пропасти возник совсем иной человек.
– Убирайся из моего дома, гнида! Убирайся немедленно и навсегда! – Валька не мог, не имел возможности направить свой гнев на Дружникова, потому удар пришелся по ближайшей мишени.
Зуля, вместо того, чтобы скоро и спасительно взять ноги в руки, растеряно замешкался. Его словно бы силой пригвоздило к стулу. А воды гнева уже заливали Валькино сознание, разрушая и ища себе выхода. Они бились о толстые стены запретов, и двигатель Дружникова нерушимой преградой стоял у них на дороге. Но воды тут же нашли для себя другой путь, не растерзали Валькину душу, а ринулись ниагарой в открывшееся им пространство. Воды охватили ничтожное лицо Матвеева, сила их росла и насыщалась одним только словом: «Аня!» – оно было важнее и могущественнее, чем Гена Вербицкий и бедный Денис Домицианович и все остальные многочисленные обманы и предательства. Бог с ними. Но Аня! У каждого верблюда есть своя последняя соломинка. В каждой чаше яда – последняя капля. Перед Валькой сразу встала темная стена. И он не стал от нее убегать. Расчетливо и осторожно он ступил за ее пределы. Воды держали и несли его тело.
«Я пришел к тебе за расплатой! Я и без того много дал тебе! Выполни еще одну мою просьбу, только одну! Но в точности так, как я скажу!». Черная спираль за стеной будто бы стушевалась и загудела испугано. «Порази его громом, огнем с небес, карой божьей! Человека по имени Авессалом Матвеев! Не потому, что я не могу добраться до того, другого. А потому, что этот заслужил более остальных! Но только его одного! Никаких иных жертв и разрушений! По справедливости!». Валька сказал, и с мертвецким спокойствием зомби шагнул обратно, прочь от стены. Боль немедля тупой иглой пронзила его мозг.
Матвеев все видел. И Валькино лицо, принявшее вдруг отсутствующее и зловещее выражение, и последующую болезненную гримасу, исказившую черты. Матвеев увидел и понял. В нем ничего не осталось вдруг, кроме тошнотворного ужаса. Монстр, которого он страшился большую часть своей жизни, бесился на свободе, выпущенный никем иным, как им самим, и теперь изготовился растерзать его, Зулю Матвеева. Разум более не служил Зуле, спасовав перед непосильным испытанием, покинул его наедине с обезумевшими чувствами. А чувства, среди которых заводилой и направляющей силой был неописуемый страх, толкали Зулю на бессмысленные и бесполезные поступки. Вместо того, чтобы упасть Вальке в ноги и умолять его взять свои распоряжения обратно (Чем черт не шутит, вдруг возможно? По крайней мере это был единственный, реальный шанс), Матвеев бросился с дикими воплями из квартиры вон. Ободрал руки о замок, выскочил на лестничную клетку, с грохотом захлопнул за собой дверь, и зачем-то подпер ее всем телом. Словно закрыл опасность внутри.
Через мгновение гробовой тишины подъезда Матвеев частично вернул предательский разум на место. Так. Что теперь? Нет, нет, умирать он совсем не хочет. Но глупо стоять здесь и ждать, пока на тебя обрушится Нечто. Надо выбираться. В конце концов он многое знает о свойствах стены, и, может быть, сумеет ее обмануть. А там, глядишь, Валька одумается, захочет его спасти, и предпримет что-нибудь. Нужно лишь выиграть время. Озираться на дорогах. До самого дома идти пешком. Да нет, не идти, красться. Чтобы ни было на небе и на земле, при малейшей странности прятаться и убегать. Даже космический метеорит не сойдет с первоначально заданной вихрем траектории и не станет гоняться за ним по пятам. После запереться в квартире и Лену тоже запереть, возможно, насильно. Она, кажется, в последнее время стала очень дружна с Валькой. Ведь не захочет он причинить Лене вред? Не подходить к электроприборам и не приближаться к окнам. Слава богу, черный вихрь поражает только снаружи. Он не может убить изнутри. Скажем, заставить Зулино сердце перестать биться или заразить его тело чумой египетской.
Пока же, в первую очередь, надо безопасным способом покинуть подъезд. Значит так, вычислял Зуля, на лифте он не поедет ни за какие коврижки. Самое это гиблое место. А пойдет он тишком по лестнице. Медленно и осторожно. Подальше от перил. Если где-то откроется дверь, то он, Зуля, переждет. Нет, лучше поднимется обратно на пролет. Мало ли что: грабители, бешенные собаки, лыжные палки, горючие химикаты.
С неистово колотящимся сердцем, которое выписывало вне ритма мертвые петли, и то и дело входило в штопор, Зуля стал спускаться по ступеням. Окна высоко, это успокаивает. Значит, вывалиться у него едва ли есть шанс. Так, еще два пролета. А в подъезде тишина. Может, Валька уже передумал? Ладно, до выхода целых три этажа, там посмотрим. Матвеев остановился, перевел дух. Страшно! Как же ему страшно! Не разумнее ли вернуться? Да, да, и попросить прощения. Прощения и защиты. Это, наверное, самое мудрое решение. Но одна мысль, что ему придется проделать обратный путь наверх, привела Зулю в умственное исступление. Нет у него сил. Он машинально поставил ногу на следующую ступеньку… Когда за высоким, узким лестничным окошком внезапно что-то вспыхнуло. Зуля понял, надо бежать. И тут же раздался звон бьющегося стекла. Матвеев ринулся вниз. Не то, чтобы там безопаснее, просто вниз бежать было легче. Но уже на пятой ступеньке он не выдержал, оглянулся назад. Чтобы, на всякий случай понять, с чем он имеет дело. Вдруг опасность, благодаря его прыти, уже миновала.
Зуля на ходу обернулся и, за секунду до собственной смерти, понял, что бежал он напрасно. Нет, это действительно был не метеорит, хотя и вещь неодушевленная. Метеориты, лыжные палки, динамитные шашки, обломки стекла и впрямь не стали бы, и не смогли бы гнаться за ним. Но вот эта штука вполне могла. В силу собственной природной непредсказуемости. Очаровательная в своей угрозе, свободная как воля, и сверкающая как солнце. Шаровая молния. Матвеев успел увидеть ее и распознать, прежде, чем клубящаяся, огненная субстанция ударила его прямо в лоб. «Не очень и больно», – подумал Матвеев коротко, и то была последняя в его жизни мысль. Зулю она не утешила.
