Но Василий Терентьевич снова отказался считать себя побежденным. И решил заняться коммерцией. Осмотрительный и бережливый, он за версту обходил финансовые пирамиды и прочие сомнительные начинания. Подняв кое-какие старые связи, продав дачу и одолжив денег у жениной родни, открыл небольшое дело. Агентство, лицензированное и законное, оказывающее помощь частным лицам и организациям в проведении вечеринок, дней рождения и любых, других увеселительных и торжественных мероприятий. Нет, конечно, со звездами первой, и даже второй величины Скачко не имел дела, да и зачем звездам Василий Терентьевич! Однако, предприятие его вскоре стало процветать и приносить неплохой, достаточный для малого бизнеса доход. Фирма «Мирное веселье» постепенно обросла постоянными заказчиками из числа предпринимателей средней руки и имела устойчивую репутацию заведения, на которое можно положиться и ни о чем не думать. Праздник будет мирным и веселым. Согласно вывеске и прейскуранту. Сбережения и счета Василий Терентьевич доверил одному прогрессивному банку, платившему хороший процент. Надо ли говорить, что во время недавнего дефолта именно этот банк лопнул первым и ни шиша не вернул своим вкладчикам! А Василий Терентьевич остался без денег и без дачи. Но снова постановил себе не унывать, втравился в еще одно начинание. И заложил в банке квартиру. Трехкомнатную, улучшенной планировки, в районе Серебряный Бор. Василий Терентьевич захотел сделаться театральным продюсером. Затеял антрепризу, то есть, вольную постановку, не связанную четким контрактом ни с одним учреждением, а кочующую по залам на свой страх и риск. Антреприза была ныне в моде, и Василий Терентьевич надеялся на успех. Пьесу он выбрал с толком, современную, с откровенными текстами и сценами. Одно название чего стоило – «Извращения на лужайке». Он даже уговорил более-менее известных в театральном мире мастеров принять в ней участие, обещая немалые гонорары.
Первое представление прошло удачно. «Извращения» дали приличный сбор, отзывы в прессе были нужного ругательного тона. Следующее поднятие занавеса ожидалось через три дня. А через два музыкальный театр, в котором Скачко арендовал зал сроком на год, и все деньги и взятки уже внес вперед, с ослепительным фейерверком сгорел дотла в буквальном смысле слова. Как некогда злополучный парижский «Одеон». Так Василий Терентьевич оказался без помещения, без денег, и в обозримом будущем, без квартиры. Новый театр снимать ему было не на что. На руках у него по-прежнему оставались двое детей и жена-домохозяйка, которых все же требовалось содержать. Положение на деловом и семейном фронте сложилось критическое.
Но тут «семь лет невезения», еще мягко сказано, для Василия Терентьевича внезапно закончились, когда неделю назад его навестил престранный господин. Подъехал на дорогой иномарке с личным водителем к дому на 2-й Тверской-Ямской, где в полуподвале Вася Скачко снимал комнатку под офис. Скачко не поленился проследить за машиной через окно. Господин, хоть одет был и богато, но не солидно, а как-то по-скоморошески. Историю же Василию Терентьевичу он поведал и вовсе невероятную. Первым делом Вася, конечно же, подумал, что богемный господин обкурился марихуаны или, в лучшем случае, просто-напросто случайно спятил поблизости от его офиса. Однако, этот забавный, крикливо разубранный тип сообщил Васе такие подробности из его биографии, чуть ли не по часам, что ни о какой случайности не могло быть и речи. Да и не походил этот чудик ни на сумасшедшего, ни на, тем более, наркомана. У Васи Скачко, бедного артиста погорелого театра, выбор, прямо скажем, был невелик. Господин же произнес в своем повествовании одно очень важное слово – помощь. Из чего Василий Терентьевич сделал разумный вывод, что невероятный посетитель желает и может чем-то посодействовать несчастному, неудачливому импресарио, и не допустить его и семью до обитания на холодной улице. Чем черт не шутит, Вася Скачко был готов довериться и черту. Потому, сделав вид, что полностью поверил своему незваному собеседнику, (а в глубине души и поверил!), Вася дал согласие явиться для близкого знакомства к нему на квартиру, в субботу, в семь часов. Звали же странного господина Вилли Мошкиным. Имя, согласитесь, несколько балаганное.
Итак, до семи оставалось менее четверти часа, и Вилли придирчивым взором обозрел результаты своих усилий. Стол, накрытый пожелтевшей, в кружевах, скатертью из бабушкиных тайников, (пришлось сложить вдвое – бельгийское, старинное полотно было много больше столешницы), четыре серебряных, неудобно громоздких прибора у золоченных тарелок, побольше и поменьше, по ресторанному поставленных одна на другую. На буфетной полочке – две бутылки вина и одна с хорошим, крымским портвейном. Пока хватит, не пить же сюда придут. А у самого Вилли «сухой закон». Салаты же и прочие кулинарные изыски Вилли готовить никогда не умел и не видел нужды учиться. Оттого просто разложил по фарфоровым селедочницам накромсанные половинками огурцы и помидоры-королек. Водитель Костя, благодарение богу, мастер на все руки, запек по его просьбе в духовом шкафу упитанную, с рынка, курочку. Ее Вилли намеревался достать в последнюю очередь, чтобы птица без толку не стыла на столе. Хлеб он нарезал сам, насколько позволяла ловкость, тонкими ломтями, клюквенный морс из пакетов перелил в графин и поставил в центр. В холодильнике томился еще покупной, яблочный, немецкий пирог, но дойдет ли до него дело в процессе застолья, никак нельзя было наперед угадать. Вилли, само собой, мог приобрести и гастрономические деликатесы в соседнем, шикарном супермаркете «Атлантида», но, на первый раз, благоразумно решил не спешить, и не баловать излишне будущих своих оловянных солдатиков.
Они пришли вовремя. Все, как один. С разницей в минуты. Эрнест Юрьевич так даже выходил из лифта в тот момент, когда Рафа Совушкин бочком втискивался внутрь квартиры. Вилли представил присутствующих друг другу. Совушкин, с порога немного оробевший, уважительно и на удивление скромно пожал протянутые ему руки. Место свое на этот раз он, к счастью, понял и нашел сразу. А может, за прошедшую неделю, все же сумел хоть малость поднабраться, если не ума, то житейской осмотрительности. Василий Терентьевич и Эрнест Юрьевич сошлись на равных. За одним стояло солидное, могучее знание того, где у бутерброда масло, за другим – неуловимое и всеохватное дуновение возвышенного, аристократического духа. Так что, в итоге, складывалась гармоничная компенсация. Общий баланс был прост. Дворянин, купец и пролетарий. Сам Вилли намеревался представлять военное сословие. Безусловно руководящее.
Когда все расселись и успели несколько удовлетворить первичный голод, Вилли знаком попросил тишины. Рафа тотчас с готовностью настроился слушать и весьма неуклюже уронил на пол ножик. Впрочем, за столом он единственный чувствовал себя не в своей тарелке, и видно было, что Рафа до дрожи боится показаться смешным, но, к несчастью, благообразно вести себя не умеет. Оттого и сидит тише воды.
– Что же, господа, ни для кого из вас не секрет истинная причина ваших удач и невезений. Как вы уже поняли, каждый, кто сидит за этим столом, связан со мной одним и тем же образом… Я имею в виду, Рафаэль, что у Эрнеста Юрьевича и Василия Терентьевича есть своя, схожая с вашей, история. И такая же паутина удачи… Понятно? Ну и хорошо, – удовлетворенно закончил вступительную часть монолога Вилли. – Но из вас троих только один Эрнест Юрьевич знает всю фабулу до конца. Вам же, Василий Терентьевич и вам Рафаэль неизвестно главное. Зачем все это надо мне.
