Об одном он не стал рассказывать никому, даже Лене. Хотя до сих пор ничего в сердце своем от подруги не таил. А только в ночь их диванного бдения «на Шипке» Вилли обуяли бесы. Вспыхнув в немом гневе на Илону, он пошел к стене. Паутина была на месте, да и куда бы она делась! Розовые, сверкающие алмазами нити, скромненько, тут и там мерцали сплетенными ячейками. Редкие еще, недобравшие соков и сил. Оборвать их было делом минутным. Вилли уже и руку протянул. Но не тронул. Постоял, постоял, и пошел себе. Если бы дозволяло окольное, лишенное материальности пространство, то и плюнул бы в пренебрежении подле. Но не было у него тела, не было и слюны для плевка. Что же, хлипкая паутина со временем рассосется сама собой. А пока пусть радуется остатком госпожа Таримова. Тридцать серебряников награды она заслужила.
Как и на чем сошлись Дружников и сериальная блесточка, Вилли волновало мало. Да и ничего бы никакое знание тут не изменило. Копать же мутную грязь у генералиссимуса не имелось даже чуточки желания. Тонкие его, прозрачные, в прожилках ниточек вен, руки тянули из пачки «Парламента» одну сигарету за другой. Он мерял шагами Ленину квартиру из конца в конец, и никуда выходить не хотел. Думал и думал, и не придумывал ничего.
А кому интересно, можем и доложить. Никто к Илоне Таримовой казачков не засылал, лисьих капканов для провокаций не ставил. Илона все решила и сделала сама. Свободной волей, кою так почитал блаженный в неведении генералиссимус.
Тревожно и муторно было Илоне. Раздражительно и зло. И непонятно, кто более досаждал ей в мыслях: рвавшийся к ней всем сердцем Совушкин, или подозрительно великодушный генералиссимус. Она не доверяла ни первому, ни второму. Но не только. В своей богатой обидами жизни Илона определенно предпочитала иметь дело с мужчинами негодяистого склада. Отчего было так, неведомо. Может, радовала Илону жертвенная роль, может, лишь грубая и корыстная, мужская сила находила отклик в ее душе. А может оправдание собственным слабостям, неспособностям противостоять невзгодам, тешилось и находило себя в добровольном желании то и дело падать в грязь. Как бы, не по своей вине. Дескать, с нее, Илоны, взятки гладки. Хоть и скрывала умелая актриса Таримова чувства свои ото всех, но коли спросили бы ее на ином суде, то ответила бы. У Мани, в ее вонючем и запьянцовском логове ей было вовсе не плохо. Даже если бы померла там от истощения и несчастной любви. Все бы ее жалели, а Маня всплакнула бы на могилке.
На первых порах и, не разобравшись, Илона почувствовала благодарность господину спонсору Мошкину за спасение. Как человеку, вызволившему ее из психушки, все равно, что престижной и дорогой. Само понятие «психоневрологическое отделение» наводило на Илону первобытный ужас. Когда же переехала на снятую специально для нее квартиру, вспомнила все и пришла в себя, то с отвращением узнала о том, что именно спонсор и благодетель ее в эту психушку упек. И не имело значения, что Вилли хотел, как лучше. Илона предпочитала смерть в клоповнике подле Мани неблагообразному излечению в стыдном заведении. Силуэт выдуманной ею трагической героини от этого знания определенно принял формы амплуа комической старухи. После, услыхав, чего именно хочет от нее спаситель, Илона и вовсе впала в коматозное состояние духа. Чудные рассказы о паутине удачи навели ее на одну только мысль – ее спонсору самое место на той самой койке, куда ошибочно, вместо себя, поместил Илону господин Мошкин, филантроп и полный псих. Чего уж говорить, кровожадное намерение истребить какого-то там Дружникова, человека не знакомого Илоне совершенно, привело ее к выводу, что надо спасаться любой ценой. Появление у нее в доме двоюродной сестры Лены ничуть ее не успокоило, но рыпаться Илона побоялась, все же ФСБ. И госпожа Таримова сделала вид, будто гостью и опекуншу принимает у себя с радостью и охотой. Когда затем к ней приставили Рафу, известного Илоне по единственному, ознакомительному собранию крестоносцев, тут пришло время для погружения в нирвану панического транса.
Пылкая любовь новоявленного поклонника Илону лишь бесила. В ее сознании черное и белое решительно поменялись местами. То, в чем с полным правом Илона могла упрекнуть бывшего мужа и неверного любовника, она перенесла на непричастного к их грехам Рафу. И про себя тяжко обвиняла его в корыстности и поддельности чувств, злонамеренной игре и умышленном в дальних планах садизме. Словно нарочно желая унизить и опоганить любовь чистую и подлинную, приписав ей пороки прежних своих обидчиков-мужчин. Оттого отыгрывалась на Рафе, как могла.
Но и на месте ей не сиделось. Популярность Илоны росла. Она благополучно перекочевала в следующий сериальный сюжет, уже на правах одинокой звезды, озаряющей сиянием метры кинопленки между рекламными паузами в пиковое вечернее время. Потому Илоне все чаще мечталось избавиться от лишней, по ее мнению, доброхотной и опасной опеки зловещего спонсора. Илоне нельзя было отказать в сообразительности, да и память у нее оказалась превосходной, тренированной в зубреже текстов, даже и в стрессовом состоянии. Фамилию «Дружников» она запомнила хорошо. А, при минимуме стараний, обнаружила и носителя имени, благо, что красочные жизнеописания «ОДД» во множестве украшали страницы серьезных деловых и несерьезных, но задающих тон изданий. Илоне осталось лишь связать между собой Олега Дмитриевича Дружникова и корпорацию «Дом будущего», чтобы понять, где искать необходимую защиту. Чего, казалось, проще: предупредить могущественного олигарха о грозящей ему опасности и тем самым заслужить его вечную благодарность, заодно и освободиться от приставленных к ней соглядатаев. Илона, недолго думая, ринулась в пасть к крокодилу.
Однако, легко принять решение, но не всегда просто дать ему жизнь. Никакого доступа или мало-мальски прямого выхода на Дружникова телезвезда не имела. Илоне пришлось удовлетвориться кривыми, не самыми надежными, зато доступными путями, и позвонить в справочную службу корпорации для рядовых просителей. Иного приемлемого телефонного номера она найти не смогла. Не в отдел кадров же ей было обращаться! Секретарь, сидевший на номере, впрочем, на удивление любезно с ней заговорила. А когда Илона назвала себя и объяснила, что она та самая Таримова, «афганская вдова» и новая телевизионная любимица, девушка на другом конце провода умилилась. Она тоже оказалась поклонницей протяжных, многосерийных историй. И выразила готовность помочь Илоне, если та изложит свое дело.
Илона, насколько могла кратко, поведала девушке-секретарю, что конкретного дела не имеет, но хотела бы переговорить, если не с самим господином Дружниковым, то с любым ответственным лицом, которому доверена личная безопасность хозяина. Ей надо сообщить кое-что относительно некоего Мошкина Вилима Александровича. Услышав последнее заявление, девушка на телефоне явно испугалась, затараторила скороговоркой, умоляла не вешать трубку. Илона и не собиралась, ведь звонила она не с телефонным хулиганством. Ожидание под легкую мелодию «Ночной серенады» продолжалось недолго. Вскоре Илоне ответил обеспокоенный, высокий мужской голос. Представился ответственным и личным адвокатом Дружникова, попросил звать его Иваном Леонидовичем. Илона еще раз донесла до его сведения, что хотела бы переговорить по поводу Мошкина Вилима Александровича, но разговор этот совершенно не телефонный. Иван Леонидович немедленно с ней согласился и пообещал связаться с Илоной в течение часа.
