— «В одной дождинке видеть небо, в чашечке цветка — дыхание времени и пространства…» — без указания авторства процитировал седовласый философ. — Но если коротко и по существу, то нет.
— Я тоже, — поэтично настроенный подъесаул откинулся на спину, глубоко вздохнув всей грудью. — Знаешь, я много читал, но почему-то на Земле, при жизни, как-то не очень верится во всю непостижимую красоту Божьего Промысла! Вот сейчас мне бы, наверное, хотелось вернуться в тот монастырь и жить с тихой молитвой на устах, ощущая всем сердцем своё единство с этой красотой…
— А вместо этого приходится лететь неизвестно куда, сажать на трон старого, никому не нужного эльфа, вечно собачиться с девушкой, которая тебя любит, и отмахиваться златоустовской шашкой от бесчисленных злодеев, заслоняющих светлую дорогу в казачий Рай! — практически на одном дыхании выдал Миллавеллор, уставясь мутным взором на тлеющий окурок. Молодой человек хмыкнул и, не споря с очевидным, попытался хотя бы примерно выяснить, куда их всё-таки несёт…
Облако, более похожее на купеческую перину размером с половинку футбольного поля, мягко уходило куда-то влево. Над их головами проплывала «изнанка» Земли, торчащие корни, остатки скальной породы. Потом показалась какая-то дыра, облако медленно, но верно туда затягивалось… Иван как раз хотел указать дремлющему эльфу на этот интересный момент, когда сон просто обрушился на него тяжёлым ватным кулаком, с размаху и без предупреждения.
Он спал и видел румяную Рахиль, почему-то в полосатом купальнике и русском кокошнике, с жостовским подносом в руках. Миллавеллора и Нюниэль, швыряющих в жерло тощего вулкана свои обручальные кольца. Двух бесов-инопланетников, которые постоянно туда ныряли, вытаскивая всякий хлам. И даже мельком пророка Моисея, о чём-то оживлённо спорящего с атаманом Платовым, героем войны тысяча восемьсот двенадцатого года. Сон был сумбурен, плохо связан по сюжету, но ярок и в чём-то даже оригинален, по меньшей мере, с претензией… Его вырвал из сладкого забытья грозный окрик прямо над ухом:
— Не смейте будить моего подъесаула! Таки когда проснётся, кстати, надо спросить (давно хотела!), есть ли по аналогии податаманы, подурядники, подвахмистры и простецкие подказаки? А если нет, то зачем?! А если да, то… Я же сказала, не будить!!!
Иван открыл глаза, с укоризной посмотрев на сидящую рядом Рахиль. Бывшая военнослужащая сделала невинное лицо, лишний раз погрозив кулаком совершенно левому эльфу, который сам ещё толком не проснулся. Молодой человек приподнялся на локте и осмотрелся… Облако исчезло. Вся троица в разных позах разместилась на небольшом склоне очень высокой горы. Внизу — чуть затянутые туманной дымкой розовые дали, вверху — только небо, а на макушке горы крохотная хижина. Над ней вился слабый дымок…
— Ага, я тоже сразу отметила этот архитектурный момент — типа сарай натуральный.
— Там кто-то живёт, — уверенно подтвердил догадливый казак. — Может, заглянем на огонёк?
— В таких труднодоступных местах могут жить только даосские святые, — пренебрежительно зевнул Миллавеллор и едва не подскочил, неожиданно поняв, что именно он только что произнёс. — Дети мои, неужели я прав?! Неужели нам несказанно повезло и мы воочию увидим бессмертного отшельника, которому ничего не нужно и у которого всё есть? «Даже в ободке грязи под левым мизинцем его ноги больше звёзд, чем во всей Вселенной…»
— Жуть, — искренне передёрнуло Рахиль. — Но посмотреть всё равно стоит. Надеюсь, он хорошо питается и полон гостеприимства — у святых грех отбирать печенюшки силой…
Деловитая еврейка встала и сама подала руку подъесаулу, помогая подняться. Иван с облегчением принял этот жест вежливости, это значило, что примирение состоялось и «развода» не будет. Наверх вела едва заметная и слабо протоптанная тропа. Пока шли, молодой человек тихо спросил, как они вообще сюда попали? Вроде плыли с «изнанки» Земли, и вдруг горы… Ответить никто не смог, но все очнулись именно на горе, то есть оставалось просто принять произошедшее как данность и не ломать себе голову над высокими материями.
Солнышко припекало из зенита, тропинка была крутой, как распальцовка, вилась пьяными зигзагами, и, пока дошли до цели, взмокли десять раз. Встали рядком перед хижиной, тяжело дыша, вежливо покашляли — в ответ ни звука. Казак, до половины вытащив шашку, осторожно заглянул внутрь убогого жилища — обстановка, надо признать, вполне соответствовала высочайшим цензам религиозного аскета и могла служить рекламой минимализма.
Малюсенький очаг из шести камушков, над тускло тлеющими коровьими лепёшками висит на пруте медный котелок, в нём задумчиво булькает нечто мутное… Больше ничего! Ни одеял, ни матрасов, ни даже соломки подстелить, только каменные стены да грубая крыша из необработанных веточек…
— Ой, Ваня, а что тут так пахнет, как будто оно завернулось в портянки и сдохло от плохого пищеварения? — Рахиль сунулась вслед за подъесаулом, не сразу поняв, что пахнет именно из котелка. Когда до неё дошло, она дёрнула назад, уверяя всех, что «таки ещё не настолько голодная…».
— Хозяин должен быть где-то поблизости, — неуверенно озираясь, начал Миллавеллор. — Он же не уйдёт, когда чай почти вскипел. Кажется, я даже могу сказать, какие травы он туда положил… и каких насекомых…
Последнее показалось ребятам особенно интересным, но прежде чем они озвучили заявку, на сцене появилось новое лицо. Словно из воздуха возникла толстая, коротконогая фигура в сером тряпье, издала леденящий душу рёв и замерла в оригинальной позе, на одной ноге, на крыше собственного сарайчика.
— Это даос! Святой отшельник, — оседая наземь, пискнул остроухий знаток Востока. — Склоните головы, безумцы! Или он проклянёт нас за то, что мы нарушили его уединение…
Удивлённым взорам Ивана и Рахили предстал бодрый старец самой разбойничьей наружности. Лысый, как облупленное яйцо, с длиннющей (метра два!) бородой, наглыми неуравновешенными глазками и широко оттопыренными ушами.
— Здравия желаем, дедуля, — на всякий случай козырнул казак.
В ответ старец издал высокий боевой клич с ультразвуковыми переливами и, вытянувшись в струнку, встал на одной руке, угрожающе покачивая мозолистыми пятками.
— А он таки очень похож на Ван Дама, после стирки и отжима, — восхищённо выдала еврейка, чем, видимо, и привлекла нездоровое внимание отшельника.
Вероятно, у него было что-то с головой, на почве нереализованных сексуальных фантазий в Пустоте… Короче, он невероятным кульбитом спрыгнул вниз, пнул обалдевшего подъесаула копчиком в кадык и, схватив Рахиль, как куклу, поволок её в хижину!
Гневная израильтянка орала и сопротивлялась, но полный пыла дедок, шутя, скрутил её сложным образом и, урча от вожделения, начал неторопливо расстёгивать пуговки. Вот это желание продлить удовольствие его и сгубило — рукоять казачьей шашки с хрустом врезала даосу по темечку! Что бы ни практиковал духовно просвещённый старец, он хрюкнул и обмяк…
— До чего… милый дедушка, — с трудом прохрипел подъесаул. — Прямо спасу нет!
