Почему же я так и не стал гимнастом, профессиональным танцором или музыкантом? Тому способствовал ряд обстоятельств.
Насчет музыки сразу скажу – это был гиблый номер, потому что играть на пианино меня учила мама. А когда у тебя ведет уроки собственная мама, ни к чему хорошему это чаще всего не приводит. Во время наших занятий мама превращалась из обычной мамы в строгую учительницу, а я не мог взять в толк, почему она не может всегда оставаться просто мамой. Она ругала меня, если я путал «фа» и «соль», если не дотягивался до самых дальних клавиш или дольше нужного задерживался на одной из них, если мои пальцы были слишком напряжены или, наоборот, болтались как вареные сосиски. Когда урок музыки заканчивался и я с огромным удовольствием захлопывал крышку пианино, мама почему-то не сразу превращалась из учительницы обратно в обычную маму, а еще долго продолжала на меня злиться. Мы все чаще стали ссориться уже не только из-за моих музыкальных промахов, но и из-за других мелочей, к музыке никакого отношения не имеющих. Долго так продолжаться не могло. Мама, как и я, поняла, что наши уроки только ссорят нас, и мы решили их прекратить. К счастью для меня и не без сожаления мамы.
Что касается гимнастики, то это отдельная история… На гимнастику мама отдала меня в семь или восемь лет, я сейчас уже точно не помню. Одержимая желанием воспитать из сына крепкого и духом, и телом мужчину, она записала меня в спортивную школу. Ее план был таков: пять – десять лет упорных тренировок и я стану не только настоящим мужчиной, но и звездой большого спорта. Правда, я не очень-то разделял возложенные на меня надежды. И очень скоро мне пришлось разрабатывать свой собственный план – план эвакуации из спортивной школы. К моей превеликой радости, повода завязать с большим спортом раз и навсегда долго ждать не пришлось. Мне достаточно было получить психологическую травму, чтобы мама сжалилась надо мной и отказалась от своей затеи. Но обо всем по порядку.
В первый день нас – малышей – собрали вместе в огромном гимнастическом зале и позволили делать все, что угодно, то бишь кувыркаться на огромных матах, до одури прыгать на батуте, качаться на кольцах и путаться под ногами у будущих мастеров спорта. Но веселье это продлилось недолго, уже следующий день начался с «сели-встали-упали-отжались». Этим же он и закончился.
Ежедневно тренеры заставляли нас прыгать и бегать, ходить по-утиному и ползать по-пластунски, подтягиваться на перекладине и отжиматься на полу, кувыркаться колесом и держать уголок на шведской стенке. У меня же лучше всего получалось валяться на мягких матах, нежиться в яме, набитой кусками поролона, и ломать голову над тем, как поскорее сделать отсюда ноги. Потому что, как бы я ни старался освоить стойку на руках или научиться выполнять сальто, я непременно становился предметом веселья и издевок ребят постарше, которые уже не один год занимались гимнастикой. А быть посмешищем не очень приятно. Избежать этой незавидной роли я мог только двумя способами: или хорошенько поднапрячься и все-таки освоить все эти сальто и гимнастические выкрутасы, или сбежать. Я, как ты уже догадался, выбрал второй путь. Выбрал не потому, что был лентяем и не хотел напрягаться, а потому что уже тогда чувствовал: к гимнастике моя душа не лежит. Окончательно я утвердился в этой мысли после одного происшествия.
Обычно я и другие малыши с открытыми ртами и затаенным дыханием наблюдали за полетами ребят постарше на гимнастических кольцах под крышей зала, за их невероятными трюками на брусьях и великолепными сальто на турниках, мечтали иметь такие же красивые и мускулистые тела. Но в тот день ничего подобного не было. Были только мы – малыши, беззаботно валяющиеся на матах, и мальчик постарше, один из местных асов. Вот этого аса наша тренерша и растягивала.
Мальчик сидел на полу «по-турецки», а тренерша с силой давила на его колени, пытаясь прижать их к полу. На лице мальчика проступили жилки и заструились капельки пота. Он вот-вот готов был закричать от боли или расплакаться. Я смотрел на него и думал, что сам такого мучительства никогда бы не выдержал и уже давно заливался бы слезами. Но он стойко пытался перенести муки, силясь стерпеть невыносимую боль в ногах. Мне казалось, что нашей тренерше нравится делать ему больно. «Она настоящий монстр! И этот монстр скоро доберется до меня», – думал я.
Больше всего меня напугало не выражение боли на лице этого мальчика, ведь в конце концов мастерство требует жертв. Случилось что-то более страшное, после чего я окончательно решил раз и навсегда покончить с гимнастикой. И если бы нечто похожее случилось, не дай Бог, и со мной – я бы умер от стыда прямо на руках у своей мучительницы.
А случилось вот что: чем сильнее тренерша давила на колени мальчика, пытаясь прижать их к полу, тем сильнее у мальчика натягивались между ног шорты. И вот раздался треск и ткань шорт – бац – и лопнула! …И через дырку стало видно то, что видеть не полагается. А тренерша продолжала давить на его колени, не обращая никакого внимания на происходящее.
Я же смотрел на растопыренного, словно лягушка, мальчика, на зияющую в его шортах дырку, на тренершу, беспощадно продолжающую растяжку, и понимал, что мне пора уносить ноги. Это был мой последний день в гимнастическом зале… Я наотрез отказался туда ходить. Маме пришлось смириться и с этим. Правда, ненадолго. Впереди меня ждали танцы.
Прошло совсем немного времени, и мама пристроила меня в кружок бальных танцев, открывшийся в Доме культуры. Теперь мне предстояло стать великим танцором. Стоит ли говорить о том, что и в этот раз я не оправдал маминых надежд? Правда, были там и приятные моменты.
На танцах меня окружали миленькие и красивые мальчики и девочки, в шортиках, белоснежных маечках, белых носочках и чешках. Мы стояли перед огромными зеркалами и повторяли какие-то несуразные движения, вытягивали носочки, тянули к небу ручки. А потом мы танцевали вальс – шаг правой ножкой, шаг левой, снова шаг правой и поворот. Нам нравилось кружиться друг за другом по огромному танцевальному залу, чисто вымытому и блестящему паркету под приятное шуршание чешек. И все время звучал счет, который стал для нас привычным, как собственное дыхание и моргание глаз, – раз, два, три… раз, два, три… раз… Чуть позже мы танцевали под самую настоящую музыку, как маленькие принцы и принцессы на балу.
Ах, если бы там все было так красиво, как в сказке… Но нам приходилось разучивать и другие бестолковые и совсем не сказочные танцы, которые вряд ли кто-нибудь когда-нибудь танцевал на балу. Только представь себе – во время бала все гости становятся в затылок друг другу и танцуют танец маленьких утят! Невероятно, правда? А мы танцевали, хоть и назывался наш кружок бальными танцами. До сих пор не могу понять, в чем прелесть танца маленьких утят и почему его до сих пор разучивают везде, где только можно. Более бестолковых танцевальных движений я не видел в своей жизни!
Сейчас я уже точно не помню, почему бросил бальные танцы. Скорее всего у меня просто пропал к ним интерес или снова на моих глазах случился какой-то казус. Поняв, что толку от меня не будет, мама оставила свою затею сделать из меня великого спортсмена, музыканта и танцора в одном лице, и я мог вновь наслаждаться ничегонеделанием. Я хотел лишь одного – приходить после школы домой и отдыхать, а не мчаться на очередные занятия.
