Это была для меня совершенно незнакомая реальность! До сих пор моя жизнь была простенькой и незатейливой, в ней все было ясно и незамысловато устроено. А тут какая-то иная вселенная распахнулась для меня, как будто я на каком-то необыкновенном лифте взмыла в иные высоты и увидела этот мир впервые. Я даже не могу описать это ощущение: пространства жизни стало во много раз больше, я вписалась в какие-то другие масштабы, как будто у меня появилось иное, стереоскопическое зрение, в мире все стало выглядеть иначе…
У меня началась совершенно другая жизнь. Что-то мощно переворачивалось во мне, как земля под плугом, и этого мне было много и одновременно мало, – мне страстно хотелось жить, чтобы все это, вновь обретенное, стало моим, мной… Но я даже не о Саше хотела рассказать, а о том, что с ним, сравнивая свою жизнь «до» и «после» него, я поняла сейчас, наверное, уже очевидную вещь – самодельность жизни, ее подвластность тому, что и как ты с ней делаешь, на что тратишь. Может, я тогда обрела идею свободы духа? Каждый человек рвет твою жизнь напополам – до него и после него. С того момента я поняла ценность свободы, осознала себя как личность, обрела ощущение вечной необходимости саморазвития, самодвижения, преодоления своей ограниченности, лени и инерции. Я осознала, что жизнь есть дар, благо, которое должно быть ею, этой жизнью, оправдано. И хорошо, что мне это открылось рано, в юношестве, а ведь многим и в старости это не удается осознать.
Екатерина О., 51 год
* * *
Жизнь мне свои уроки преподала, им я и внуков сейчас учу. Приехала я в Москву девчонкой, но в институт сразу не поступила. Переживала, не знала, что делать – неужели возвращаться домой? – и подружки, не поступившие в тот год, как и я, присоветовали идти на завод, чтобы потом по льготам поступать. Я и пошла. Жила в общежитии, семеро в одной комнате. Заводские-то были постарше, никакие институты им уж не нужны, они все больше по танцам, все разговоры о тряпках да мужиках, вечеринки бесконечные…
Попала и я в этот лихой круговорот, мне тогда казалось, вот она – самостоятельная жизнь: смену отработала и делай что хочешь! Планов было громадье – и на курсах учиться, и в театры да музеи ходить! А вышло все иначе. В работе дни понеслись, месяцы, вот уж и второй год пошел, а я все на заводе, про институт и не вспоминала – не до того было, и вот сама не заметила, как оказалась беременной да брошенной. Вот тут-то взрослая самостоятельная жизнь у меня и началась. К родителям не покажешься, милый мой быстро испарился, а мне пришлось соображать, как дальше жить и что делать. Это только в кино матерям-одиночкам помощь, а в жизни все проще и гаже. Как-то сразу стало ясно, что никому до меня с моими заботами дела нет, рассчитывать не на кого. В общем, осталась я и без жилья, и без работы. Озлобилась тогда на весь свет, хотя кого винить-то, у кого искать справедливости? Вот и первый мой урок – ни у кого ничего не проси, рассчитывай только на себя.
В Москве мне нигде на работу устроиться не удавалось, беременность была все сильнее заметна. Поехала за город, после долгих скитаний и мытарств устроилась на автобазу уборщицей и сняла комнатушку у одной старушки за городом – часть ей деньгами платила, а за остальную – по дому и на огороде помогала, считай, символически. Таисия Тимофеевна эта хоть и строгая была, но справедливая, а главное – жалостливая. Пожалела она меня, деньги брала символические, да и те потом, к слову сказать, мне же и отдала, а перед родами прописала у себя. Я и не знала даже, что она это сделала, а она меня и не спрашивала ни о чем, – сделала и сделала. Но когда я узнала про это, так плакала, так плакала – от благодарности, от слабости, от нежности, от благоговения какого-то, как никогда не плакала ни по ком и ни по чему! Из той моей жизни я хорошо поняла, что все хорошее на жалости да любви держится. И для этого никакой религии не надо, просто вот столкнуться в жизни с таким. Вот он и второй мой урок – жалей да помоги, если можешь, просто так, ни за что, бескорыстно.
Я и сейчас иногда думаю – а что ей до меня было, нужны ей, что ли, были эти хлопоты со мной? Вот вы думаете, видно, что нужны были, а я и не понимала тогда, что одинокая она, всех в войну потеряла, мы ей с детьми вместо родной семьи стали. Но поначалу-то скорее всего просто пожалела. Такая уж натура у нее правильная была, человеческая. Сейчас эта человечность-то утратилась, ушла, испарилась, люди все выгоду друг в друге ищут. А какая ей с меня выгода-то тогда была? Одни заботы да хлопоты. Скопленные мои небольшие капиталы начали таять, на зарплату уборщицы больно не разгуляешься. Хорошо, что график был удобный – работала в ночь, когда никого не было, вот беременность-то никто и не видел, да и ходила я кулем, в ста одежках, никто не заглядывался. Фактически до самых родов я там и проработала, хотя, считай, в последние три месяца не я, а Таисия Тимофеевна там за меня горбатилась и подружка ее, такая же старая и одинокая, как она, Ада Андреевна, Адочка. Ну, когда рожать время пришло – уж ничего не скроешь, но руководство, не без посредства Таисии Тимофеевны, я думаю, ко мне тоже нормально отнеслось. Родила я двойню, и спокойная жизнь у нас кончилась! И тут я поняла еще кое-что: раз надо – терпи да делай.
А через год, хоть жили мы по-прежнему трудно, она меня стала подталкивать на вечернее поступать. Это при двух-то мелких! Привела мне соседского Игорька-студентика, который помог мне подготовиться, а сама следила, чтобы я не отлынивала. Да я уж тогда и сама в ум вошла, не отлынивала, понимала, что должна сама карабкаться наверх, не век же в уборщицах быть. Поступила я на технологический, училась и работала, вернулась на завод, скоро мастером стала. Таисия мне с детьми помогала, как бабушка родная им была. Уже на выпускном курсе я и Петю своего встретила. А с Петей к нам с детьми и Таисией настоящее счастье пришло. Не знаю, кто сказал, но урок опять же мой – «к умеющему ждать все приходит вовремя».
Тамара С., 62 года
7. «Испытания». Эпизоды, связанные для личности со сломом, сбоем разделяемых ею культурных кодов, вынудившие ее резко и коренным образом сменить привычные модели поведения, фактически стать другой, косвенно указывают на ее идеалы, образцы, внутренние интенции.
Сбои привычного мировосприятия и образа жизни являются «горячими точками» автобиографирования, о чем свидетельствует следующий пример.
* * *
Я росла в строгой, глубоко правильной семье. Отец был главврачом в военном госпитале, мать не работала (у нас была домработница Татуся) и все силы отдавала моему воспитанию. Я была единственным и поздним ребенком, и родители стремились дать мне все, чтобы я выросла «достойным членом общества», и, конечно же, оградить меня от пагубных влияний улицы. Они контролировали в моей жизни все – начиная с того, что я ела или надевала, кончая тем, что я читаю и с кем дружу. Отец учил меня со всеми держать рот на замке, чувства в узде, мысли – при себе. Я довольно рано провела границу между «такими, как мы», то есть правильными, достойными, уважаемыми людьми, и неразличимыми в своей массе «простыми» – необразованными, ведущими веселый, коммунальный, открытый и свободный образ жизни, потакающими своим страстям и желаниям. До сих пор в моей памяти стоят картинки, как я, чистенькая, ухоженная девочка с шелковыми бантами в аккуратно заплетенных косах чинно и надменно проходила с нотной папкой или кожаным портфельчиком мимо дворовых ребят, играющих «в пристеночек», их матерей, развешивающих не очень хорошо отстиранное белье прямо на веревках во дворе, мимо их отцов с их жаркими спорами о футболе, кепками, запахом пота и табака… Мы сторонились всех, отгораживали свой маленький и, как оказалось, очень хрупкий, незащищенный, на первый взгляд благополучный мир.
