И Рождество, и Святки пролетели стремительно, и начавшийся разлад в отношениях с тайной супругой Екатериной Алексеевной становился ощутимым. Григорий Александрович откинулся на спинку кресла, слегка спружинившую, и с грустью вспомнил о недавнем времени, когда теплота и искренность были между ними, несмотря на случайные размолвки. Он был не только ее рабом и любовником, но и соправителем Державы. Об этом матушка-государыня прямо никогда не говаривала, хотя без его совета не принимала ни единого важного решения. Да и в письмах, и записочках своих уверяла, до мая прошлого года, что верна ему и любит. Однако он знал достоверно, что ложе царицы вместе с ним делит ее новый секретарь Завадовский.
– Сам ты, Григорий Александрович, наивный и слепой глупец! – вслух попенял Потемкин. – Не ты ли, со слов Румянцева, рекомендовал этого учтивого и услужливого полковника императрице? Не ты ли покровительствовал ему и усадил за один стол с придворными? А теперь вкушай, милостивый государь, плоды от рук своих!
В эту одинокую минуту почему-то явственно вспомнился ему трагический апрель минувшего года.
Он и Григорий Орлов, два бывших фаворита, находились в покоях умирающей великой княгини Натальи Алексеевны, поддерживая императрицу, много часов дежурившую у постели невестки. В покоях царили тяжелая тишина и шепот. Близкие друзья в молодости, два Григория, оба отцы ее детей, они были причастны и к воцарению Екатерины и к делам государственным. Но, пренебрегая друг другом, оставались по-прежнему взаимовежливы. Орлов, прослышав о новом любимчике царицы, с иронией поглядывал на великана Циклопа, разделившего его участь. Потемкин никак не реагировал. Любовные утехи, в конце концов, это еще далеко не все! Великая женщина «Катерина», как она именовала себя, не лишена была слабостей, как любой человек. Но отношения к нему, венчанному мужу, не изменила. Да, отдалилась. И голос сделался каким-то пустым, холодноватым. Но стоит ли винить ее за то, что потеряла интерес к нему как к мужчине?
Екатерина вышла тогда из опочивальни невестки с отрешенным лицом, сильно побледневшая. В дальней комнате, помня о других, она приказала накрыть стол. Но, сидя с бывшими фаворитами, изрядно проголодавшимися, она лишь ласково поглядывала на сердечных дружков, не прикоснувшись к ужину. Странное чувство испытал в тот час Григорий Александрович, некую обиду, что он приравнен к Орлову, собиравшемуся жениться на Зиновьевой, по сути уже чужому человеку. Спустя месяц с лишком, не выдержав ревнивых терзаний, он объяснился с Екатериной, сказал о своем намерении навсегда покинуть двор. Она милым увещеванием и особой теплотой, соглашаясь исполнить все его желания, удержала «милую милюшу» на государственной службе. Но… наотрез отказалась уволить секретаря Завадовского!
Григорий Александрович раздраженно потряс колокольцем, и тотчас в покои вошел дежурный адъютант.
– Прикажи, братец, подать мне глинтвейна. И жару в печи поддать!
Горячее вино согрело, и Потемкин стал прохаживаться по кабинету, разминать ногу, поврежденную прошлым летом при осмотре войск в Новгородской губернии. Первоначально он намеревался остаться до дня тезоименитства государыни, но наблюдая, сколь сблизилась она со своим секретарем, сразу уехал. Екатерина, судя по всему, о «милюше» не забывала. И как только узнала о его болезни, срочно направила на лихих лейб-медика Соммерса, а впоследствии постоянно справлялась о здоровье, присылая курьеров. Тогда же он получил весть о царском подарке – купленном специально для него Аничковом дворце. При этом она предупредила, что его покои при дворе никогда и никем не будут заняты…
В складках портьеры и в углах кабинета, где гобелены слегка шершавились, таилась мгла. Он перемещался по комнате, и его большая тень тоже двигалась по полу, по стенам, навевая нечто мистическое, – с детства знакомое чувство. И он опять с нежностью и благодарностью стал думать об императрице, давшей фрейлинский шифр дочерям его покойной сестры – Александре и Катеньке. Она оставалась по-прежнему внимательной и отзывчивой, но, увы, уже не любила его и не поверяла тайн сердечных. Только дела и судьба страны связывали их неразрывно, и он тоже, часто выезжая в армию, отсутствуя подолгу при дворе, поотвык от любовных ласк Екатерины. Как говорится в каком-то стихотворении, жизненный поток разделил их. А те женщины, с которыми он теперь бывал, смиряя плоть, не отвлекали излишне и не причиняли душевных страданий.
Обязанности наместника Новороссийского и Азовского, главнокомандующего всех козачьих войск и президента Военной коллегии требовали действий энергичных и смелых. Он истребовал сто двадцать тысяч рублей на обустройство бывших запорожских козаков, убедил самодержицу смягчить наказание их предводителям, сосланным не на каторгу, а в монастыри.
Тогда же, весной прошлого года, подал доклады о создании Астраханского козачьего войска и об изменениях в управлении войска Донского. Добился он и решения насущной проблемы – постройки флотилии транспортных судов для нужд азовских крепостей. И, наконец, по его приказу стал воплощаться в дела план по укреплению границ.
Впервые об этом он доложил государыне в Москве, после празднования победы над Портой. Она одобрила его донесение, где ключевым пунктом было ограждение русских земель от нескончаемых нападений горских племен. В минувшую осень астраханский губернатор Иван Варфоломеевич Якоби вместе с полковником Германом, сопровождаемые топографами, совершили рекогносцировку, путешествуя от Моздока в северо-западном направлении, в сторону Азова и границы Области войска Донского. Их сведения о географических особенностях местности и заметы о народонаселении помогли начать работу над созданием пограничного рубежа, укрепленного крепостями. Осложнение в Крыму, угроза новой войны с Портой, колобродство в Кабарде и Чечне побуждали приняться за сие грандиозное предприятие неотложно. Одновременно с этим нужно было привести к власти Шагин-Гирея, чтобы не получить неожиданный удар в спину от татарского войска. Да и горцы, лишившись подстрекательства Девлет-Гирея, еще задумаются, стоит ли враждовать с Россией!
Потемкин стал просматривать донесения из Крыма. Это был рапорт бригадира Бринка князю Прозоровскому от 12 января 1777 года. «Посланники наши за Кубань к едисанам и джамбайлукам с листами к высочайшему Ея Императорского Величества Двору такового же содержания, каковы получены были от едичкулов и занинцов, преданности новоизбранному Шагин-Гирей хану, здесь изготовленными, возвратились благополучно». Далее бригадир писал о том, что некий сторонник Девлет-Гирея захватил едисанских и дамбайлукских мурз, оттого и печати к листам, подтверждающим их согласие на избрание ханом Шагин-Гирея, не получены, хотя народ единогласно поддерживает его. Далее следовало: «В бытность наших там, между ордами довольно они приметить могли, что весь народ в великом от горцев страхе находится, терпя от них всегдашие грабежи, спасаясь. Отчего как сами с аулами не могут в теперешнее время тронуться, скот свой отогнали на здешнюю сторону и держат около Егорлыков и Маныча, при том же от многих и верных людей слышали, что подстреканием султанов темиргойцы, бжедухи и прочие горцы, скоплясь толпами, намерены были делать свои покушения и к нашим войскам…»
