— Минуточку, — сказал Селби и бросил в трубку: — Хэлло…
Голос Рекса Брэндона звучал напряженно:
— Дуг, бросай все дела и немедленно двигай в «Мэдисон». В
одном из номеров нашли покойника.
— Что случилось? — спросил Селби. — Убийство, самоубийство
или естественная смерть?
— Пока неизвестно. Мне сказали, что это пастор… Думаю, тот,
который вчера спускался с нами в лифте.
— Где ты сейчас? — поинтересовался Селби.
— В здании городского управления, нужно прихватить шефа
полиции. Мы будем в отеле чуть раньше тебя. Номер триста двадцать первый.
Поднимайся сразу туда, там и встретимся.
— О’кей, Рекс, — сказал Селби, повесил трубку и повернулся к
своим заместителям. — Действуйте, ребята. На вас лежит вся текущая работа нашей
конторы.
Схватив шляпу, Селби промчался по отделанному мрамором
коридору здания суда, перепрыгивая через две ступеньки, спустился по парадной
лестнице, подбежал к автомобилю и тотчас же рванул к гостинице. Подъехав к
«Мэдисону», он обратил внимание, что Брэндон уже прибыл. Машина шерифа,
оборудованная мигалкой и сиреной, стояла в запрещенной для парковки зоне у
самого входа в отель. Вдобавок была перекрыта и часть улицы: рабочие
устанавливали ажурные осветительные столбы, на которые недавно выложила деньги
городская казна. В результате Селби оказался в такой дорожной пробке, что ему
пришлось потратить почти десять минут, чтобы выбраться из нее, найти место для
парковки и вернуться к гостинице.
Джордж Кашинг, хозяин отеля, которому, кстати, Селби был
обязан тем, что тот предоставил номер для штаба выборной кампании, подошел к
прокурору с приятной улыбкой на лице. Кашингу едва перевалило за пятьдесят, он
пытался держаться с утонченностью преуспевающего представителя высшего света из
крупного города. На нем был тщательно отутюженный темно-синий костюм из тонкой
шерстяной ткани, сшитый хорошим портным. Покрой и стиль, правда, были
рассчитаны на человека лет на двадцать моложе. Под тусклыми, выцветшими глазами
Кашинга заметно обозначились мешки. Кожа выглядела так, как будто ее никогда не
обжигал холодный ветер и не ласкали яркие солнечные лучи. Однако взгляд этих
тусклых, выцветших глаз мог быть холоден и напорист. Десять лет в гостиничном
бизнесе приучили Кашинга не уступать в своих требованиях.
— Послушай, Дуг, — начал Кашинг, — он умер своей смертью.
Понимаешь? Это не самоубийство. Конечно, он принял снотворное, но это абсолютно
не связано с печальным концом.
— Как его зовут? — спросил окружной прокурор.
— Преподобный Чарльз Брауер. Он прибыл из Миллбэнка в
Неваде. Я не хочу, чтобы это оказалось самоубийством. Такой поворот событий
придаст печальную известность отелю.
Шагая к лифту, Селби еще надеялся, что у Кашинга хватит
такта по крайней мере воздержаться от упоминания о своем вкладе в избирательную
кампанию, однако когда открылась дверь кабинки, тот коснулся своими пухлыми
пальцами с тщательно ухоженными ногтями рукава прокурора:
— Ты же знаешь, что я сделал все для вашего успеха во время
выборов, и мне бы хотелось, чтобы вы тоже иногда шли мне навстречу.
Селби кивнул в ответ.
— Номер триста двадцать первый, — сказал Кашинг и помахал
лифтеру, разрешая закрыть дверь.
На третьем этаже Селби без труда нашел триста двадцать
первый номер. Он постучал в дверь, из-за которой раздался голос Брэндона:
— Дуг, это ты?
— Да.
— Проходи через триста двадцать третий. Дверь открыта.
Селби вошел в соседний номер. Это было типичное гостиничное
помещение. Дверь, ведущая в триста двадцать первый номер, была широко распахнута,
длинная металлическая полоса под ручкой, прикрывающая замок, сорвана.
— Входи, Дуг, — позвал Брэндон.
Селби прошел в номер. Маленький пастор покоился на кровати,
на его уже похолодевшем лице было странно задумчивое выражение. Глаза закрыты,
челюсть слегка отвисла, и, как это ни удивительно, после смерти в нем было
больше достоинства, чем при жизни. Дверь оказалась закрытой и припертой стулом
так, что его спинка не давала ручке повернуться.
Отто Ларкин, начальник полиции и обладатель густого баса,
торопливо приветствовал окружного прокурора.
— Ничего не тронуто, все в том же виде, как было тогда,
когда его обнаружили, — заверил он. — Постоялец попросил разбудить его в
десять. Телефонист на коммутаторе неоднократно пытался дозвониться, но ответа не
получил. Коридорный безуспешно стучал в дверь. Парень попытался ее открыть, но
убедился, что дверь чем-то приперта изнутри. Тогда он посмотрел через фрамугу и
увидел, что гость лежит на кровати. Коридорный его окликнул два или три раза —
безуспешно. Ухитрившись просунуть голову внутрь, парень заметил, что дверь
подперта стулом. Был извещен Кашинг, который и распорядился проникнуть сюда
через триста двадцать третий номер. На соединяющих номера дверях запоры с обеих
сторон, отсюда и следы взлома.
Послушайте, что я скажу, Селби. Я друг Сэма Роупера и
поддерживал его в избирательной кампании. Вам это известно. Вы не можете меня
осуждать — я работал с ним бок о бок четыре года. Но теперь, когда вы, ребята,
заняли контору, я хочу работать в одной упряжке с вами. Это наше первое дело, и
мне бы не хотелось, чтобы злопамятность вносила дисгармонию в наши отношения. Я
собирался навестить вас обоих, но пока не имел возможности. Нам есть о чем
потолковать.
— Хорошо, — ответил Селби, — мы обсудим все в подходящее
время и в подходящем месте. А что это за листок в пишущей машинке? Предсмертная
записка?
— Нет, — сказал Брэндон, — всего-навсего письмо к жене,
очень трогательное. Почитай.
Селби приблизился к столу. Из каретки портативной машинки
торчал листок бумаги со штампом отеля. Листок почти до конца был заполнен
текстом.
Селби наклонился над пишущей машинкой и начал читать:
«Моя драгоценная супруга, вот уже несколько дней, как я
нахожусь в Мэдисон-Сити, но пока не могу похвастаться успехами. Мне придется задержаться
еще на неделю, а может быть, и дольше. Погода все время великолепная. Теплое,
ласковое солнышко сияет с темно-голубого неба. Стоят безветренные дни и
прохладные ночи. Здесь тепло, но не жарко. Утром в день прибытия был легкий
туман, но вскоре он рассеялся.
У меня для тебя есть сюрприз. Если мне удастся встретить
нужных людей, наши финансовые проблемы будут решены раз и навсегда. Если ты
думаешь, что эти люди не захотят меня выслушать, то глубоко заблуждаешься. Они
должны будут прислушаться, ведь я родился не вчера, как ты знаешь.
В поезде мне не спалось, пришлось принять снотворное, но оно
не очень помогло. Сегодня я принял двойную дозу. Думаю, что сумею выспаться. По
совести говоря, я и сейчас почти сплю.
