— Это был Ларраби? — спросил прокурор.
— Да. Пастор всего себя отдавал людям. Он побеседовал с
судьей и добился, чтобы исполнение приговора было отложено на год. Он заставил
меня поверить в себя, заставил что-то делать во имя большой цели. Он пробудил
во мне честолюбие. Вначале я думала, что все его слова — чушь, но он мне
нравился, мне не хотелось обижать старика, и я старалась вести себя хорошо.
Четыре года спустя я начала сниматься в третьестепенных ролях в Голливуде. Это
были годы непрерывной борьбы, я бы давно сдалась, если бы не его письма, его
святая вера в изначальное добро, заложенное в человеке.
— Я слушаю очень внимательно, — сказал Селби.
— Что случилось потом, вам хорошо известно. В течение года я
оставалась на эпизодических ролях. Затем мне досталась роль с текстом. Режиссер
решил, что у меня есть данные, и я получила наконец главную роль.
На прошлой неделе Ларраби позвонил и сказал, что должен
увидеть меня немедленно, но не может сразу приехать в Голливуд, так как у него
есть дела в Мэдисон-Сити. Он сообщил, что ему нужны пять тысяч долларов. Я
отправилась в банк, сняла со счета пять тысяч в тысячедолларовых банкнотах и
приехала в Мэдисон-Сити. Ларраби привез на продажу сценарий под названием «Да
не судимы будете». В его основе лежал мой жизненный путь. Вы сами знаете,
насколько этот сценарий безнадежен. Я объяснила пастору, что не имею отношения
к приобретению сценариев.
— Что произошло потом?
— Ларраби еще раз сказал, что ему необходимы пять тысяч
долларов. Его близкий друг по имени Брауер испытывает финансовые затруднения.
Ларраби обещал ему достать деньги. Он затратил несколько месяцев на этот
сценарий и верил, что создал шедевр. Пастор считал, что с моей поддержкой легко
получит за него пять тысяч долларов. Я дала ему деньги и посоветовала этому
доброму человеку забыть о своем сценарии. Пусть он рассматривает эти деньги как
заем, сказала я.
— Это все?
— Все.
— Объяснил ли он, почему зарегистрировался в отеле под
именем Брауера?
— Мистер Ларраби сказал, что у него в Мэдисон-Сити еще одно
дело и что человек, с которым пастор связан, просил сохранить его прибытие в
секрете. Он сказал, что написал этому человеку из Ривербенда, тот позвонил в ответ
и предупредил, что мистеру Ларраби опасно регистрироваться под своим настоящим
именем. Он посоветовал пастору, когда тот приедет в Мэдисон-Сити, взять
вымышленную фамилию.
— Ларраби рассказал вам еще что-нибудь об этом деле?
— Да. Тот человек интересовался, знает ли кто-то еще, что
мистер Ларраби писал ему. Мистер Ларраби ответил отрицательно. Человек заметил,
что это прекрасно и пусть мистер Ларраби приедет тайно, не ставя в известность
даже жену. Бедный пастор считал, что грех будет не таким большим, если он
зарегистрируется под фамилией реального человека, а не под какой-нибудь
выдуманной. Поэтому он назвался Брауером, позаимствовал у него водительские
права и бумажник. Брауер же скрывался, опасаясь ареста за растрату церковных
денег или чего-то в этом роде. Он ждал в Лос-Анджелесе вестей от Ларраби.
— Значит, Ларраби сообщил, что он писал письмо человеку, с
которым встречался здесь?
— Да.
— И он не назвал этого человека?
— Нет.
— Даже не намекал?
— Нет.
— Послушайте, каждый раз, когда мы беседуем, вы утверждаете,
что говорите только правду. И каждый раз это оказывается не совсем правда или
нечто, совершенно противоположное истине.
Она молча кивнула в ответ.
— Как я могу верить в то, что сейчас вы говорите правду?
Ширли Арден подошла к нему и сказала:
— Разве вы не видите? Разве вы не понимаете, почему я так
поступаю? Вы были великолепны, абсолютно искренни, вы заставили меня уважать
вас. Я говорю правду только ради вас.
Селби задумчиво взглянул на нее:
— Вы можете остаться здесь до тех пор, пока я не разрешу вам
уехать?
— Да. Я сделаю все. Все, что бы вы ни сказали.
— Кому известно, что вы здесь?
— Никому.
— Где сейчас Кашинг?
— Не знаю. Где-то скрывается. Боится, что все всплывет.
— Но чего же бояться ему?
Она ответила, не отводя глаз:
— Если история моей жизни станет известна, на всей карьере
можно ставить крест.
— Все было настолько скверно? — спросил он.
— Да. Мало кто сможет это понять. Оглядываясь назад, я сама
многого не понимаю. Ларраби утверждал, что я обладала слишком большой жизненной
энергией, чтобы поступать, как все.
— Это вы снабдили Кашинга средствами для покупки гостиницы?
— Да. Я держу этот номер. Он мой. Его никогда не сдают. Я
приезжаю сюда, когда пожелаю, и использую как убежище, когда хочу отдохнуть.
— А Ларраби знал что-нибудь об этом номере?
— Нет. О нем не знает никто, кроме отца и Бена Траска.
— Но как пастор ухитрился найти вас здесь, в отеле?
— Не знаю. Он заметил меня, когда я входила в номер, и решил
постучать. Для меня он был как крестный отец.
— Пастор знал вашего отца?
— Нет. Они не встречались. Вернее, он знал его лишь как
владельца отеля.
— Но он что-то должен был знать о вашем отце.
— Да. Он слышал кое-что… очень давно… не очень хорошее.
— Каково прошлое Кашинга?
Она пожала плечами:
— Достаточно скверное. Наверное, много можно сказать в его
оправдание, но вряд ли кто-то захочет понять. Однако он мой отец и сейчас ведет
честную жизнь. Теперь вы видите, в какое я попала положение? Я была вынуждена
врать, попытаться сделать все, чтобы увести вас в сторону. Сейчас я чувствую
себя очень виноватой перед вами. Правда, я изо всех сил старалась подсказать
вам настоящее имя покойного и его местожительство. Я думала, что вы найдете на
карте все названия, в которых содержится слово «ривер», и проверите, не пропал
ли где-нибудь пастор.
— Да, наверное, я бы так и поступил, если бы не открылась
иная возможность.
Он принялся мерить комнату шагами из угла в угол. Актриса не
сводила с Селби глаз.
— Вы понимаете теперь? — спросила она.
— Да.
— Я не могла вести себя иначе. Вы же можете посмотреть
теперь на все с моей позиции?
— Да, я могу посмотреть с вашей позиции.
