Вьетнамцы и во время СССР в течение многих лет, и во время перестройки грабили Россию. Сыновья чиновников под личиной гастарбайтеров в «поясах шахидов» перевозили в Россию не взрывчатку, а доллары. Работая на предприятиях СССР за мизерную зарплату, могли себе позволить в ежедневный перерыв на обед играть в домино по 100 р. за партию, и это при месячных окладах не более 200 р.! Проживая в общежитиях на первых этажах, скупали по дешёвке за доллары всё, что можно и не можно! Все купленные товары складывали в контейнеры, припаркованные к окнам общежитий, и по мере наполнения отправляли на родину. С задачей опустошения наших прилавков от ширпотреба вьетнамцы справились на «отлично». Например, ситуация начала девяностых.
Находясь в Москве, иду по магазинам в надежде купить стиральный порошок. Прилавки пусты! Прилетаю в столицу Вьетнама в командировку, иду на рынок. Почти на каждом углу пирамиды высотой до двух метров из коробок порошка с маркировкой «Сделано в СССР»! Названия торговых улиц: «Алюминиевая» – все товары из алюминия советские; «Шарикоподшипниковая» – все изделия диаметром от одного сантиметра до одного метра – советские (Вьетнам не имел заводов для производства таких изделий) и т. д. Все товары, кроме мотоциклов, велосипедов, радиоаппаратуры и изделий народных промыслов – нашего производства.
В начале двадцать первого века рынок рабочей силы из Вьетнама, новой властью РФ, был заменён рынком рабочей силы из ближнего зарубежья. Но задачи у новых работников те же, что и у вьетнамцев. Россиянам предстоит рано или поздно разорвать эту «цепь» и начать работать плодотворно самим!
Совет наставника
Почти у каждого по жизни был Наставник. Мне очень повезло, у меня их было несколько. Расскажу об одном из них. Познакомились мы на работе в художественно-конструкторском бюро. По тем временам условия труда были просто сказочные: рабочий день ненормированный, заработная плата сдельная, причём не ограниченная никакими условиями, а сам труд – творческий. Мечта любого советского человека! Времени для общения и игры в шахматы у нас хватало.
Никитич, так я называл своего наставника по работе, был лет на двадцать старше меня. Молодость его была легендарна. На первый взгляд – скромный ветеран, фронтовик-разведчик. Никогда не носил орденов и медалей, полученных за службу. Потом он мне объяснил, что достигнув зрелого возраста и поменяв взгляды с про советских на либеральные, понял, что награды получены за «неблаговидные» заслуги. Лишь однажды, когда распался СССР, в День Победы я увидел его при «иконостасе» из орденов и медалей. Никитич был коренным москвичом из репрессированной интеллигентной семьи. Владел иностранными языками. Будучи студентом второго курса, АРХИ, в 1943 года был призван добровольно-принудительно в армию. Окончил краткосрочные курсы в разведшколе и в составе группы из семи человек был заброшен во Францию. Начал работать под эгидой Красного Креста в качестве переводчика в лагерях для военнопленных и лиц, перешедших на сторону врага. Задача его заключалась в отслеживание мест нахождения военнопленных и предателей из числа высшего командного состава. После окончания войны, если возникала необходимость, по приказу Сталина того или иного командира доставляли в Союз для «разбора полётов» и наказания. Фактически это было похищение человека с территории другого государства. Операция происходила примерно так: из генеральского блока лагеря генерал выкрадывался в солдатский блок, а затем доставлялся в посольство СССР и диппочтой переправлялся в Москву. Дальнейшая его судьба ясна без слов. Вот в таких операциях и участвовал Никитич в молодости, в чём потом глубоко раскаивался. До 1949 года он колесил с разными заданиями по всему свету (Австралия, Южная Америка и т. д.). Затем демобилизация и возвращение в Союз. Большинство его коллег остались за границей, и им не пришлось испытать тех унижений, которые выпали на его долю. Вернулся в Москву он с множеством наград и большими деньгами. Но в то время он не считал их неправедными. Купил трофейный гоночный автомобиль и начал катать по Москве девушек. Но, как говорится, «недолго музыка играла». Не прошло и года, как забрали его в НКВД и предъявили статью за шпионаж в пользу иностранных государств – 10 лет тюремного заключения с конфискацией, лишением наград и кличкой «враг народа». Правда, дали поблажку, как «своему», – выслали прорабом на лесоповал в Сибирь. В 1953 амнистировали, награды и имущество (квартиру в Москве и автомобиль) не вернули. Лишили права жить в столице и областных городах. Работал художником, реставрировал и расписывал церкви в Тульской области. Как Никитич говаривал: «Замаливал грехи!». В 1963 года. был реабилитирован, но ему возвратили только награды. Вернулся в Москву, начал работать конструктором-дизайнером, женился и жил примаком в тёщиной квартире. Имея такой жизненный опыт, он не раз помогал мне в тяжёлые моменты, как на работе, так и в семейных неурядицах. Квартиру наша семья (я, супруга, сын, отец супруги и тёща) получили от государства как «очередники». Тёща имела сорокалетний опыт проживания в коммуналках, что наложило на её характер неизгладимый отпечаток. Как в народе говорят, она была с норовом. Мало того, что у меня с ней сложились напряжённые отношения, но и у моей супруги (её дочери) – тоже. Чего стоит такой пример: живя в одной квартире (и в одной комнате) они выписывали один и тот же журнал «Работница» каждая себе. Почтальонша была в шоке! Отец ушёл в другую семью. Спасало то, что летом жили порознь: мы на даче, а тёща в городе. Она, как истинная горожанка, не переносила комаров и поэтому предпочитала оставаться в Москве. Я часто работал дома, и это вносило ещё большее напряжение в отношения с тёщей.
Как-то раз, в момент очередного обострения в семье, прихожу на работу и между делом начинаю играть в шахматы с Никитичем, проигрывая одну партию за другой. Он удивляется (я играл чуть лучше его) и интересуется, в чём дело. Я ему как на духу рассказываю, что тёща меня «достаёт», скандалит, чуть ли не брызжет слюной в лицо и мешает мне работать дома. Никитич подумал и подсказал, как поступить. Изложил подробно, в деталях и заверил, что опробовал способ на своей тёще, предварительно проконсультировавшись у юриста, что данное деяние неподсудно! Он заверил, что эффект будет ошеломляющий, тёща станет шёлковая, тише воды. Я внимательно выслушал, что и как надо сделать в мельчайших деталях. Позже я убедился, что всё произошло именно так, как он предсказал, один в один. В его рекомендациях меня тревожил один момент – общение с милицией. Я Никитичу рассказал рядовой случай с моим соседом по дому. Мы общались семьями, наши дети были погодками. Он учился в отряде ГАИ на мотоциклиста. Выпивал очень мало, ладил с тёщей и любил жену. Практически это была образцовая семья. Но в один момент всё рухнуло.
Произошло это так. Как-то он изрядно выпил и поскандалил, круша мебель, нещадно ругаясь матом, угрожая тёще за то, что та мешает жить по-человечески. Видимо, у него накопилось много обид за время проживания в примаках, да и выпивать он не умел. Женщины вызвали милицию. Те обещали отвезти его в вытрезвитель, а увезли в отделение и посадили в «обезьянник», как своего. Он начал «качать права», кичился, что учится в ГАИ на инспектора. Узнав, что он из ГАИ, его жестоко избили. Отбили почки и выбили зуб. Милиция ненавидела гаишников, это были два разных министерства. Утром женщины забрали его домой. Пошла череда бед: тесть-фронтовик слёг с инфарктом, так больше и не поднялся до кончины; сам долго болел; из ГАИ его уволили по болезни – больным он оказался никому не нужен; вскоре он развёлся. Развалилась полноценная «ячейка» социалистического общества! Подобных последствий общения с милицией я и боялся.
