Иван Васильевич был счастлив.
Он решил строить новый дворец в итальянском стиле. И построил. И стену вокруг него тоже построил. Но новый дворец сгорел, а Иван к тому времени уже умер.
И вывод: экстремальная гонка модернизации в России – это когда кости трещат, люди воют, двадцать пять замесов в смену, эшелоны туда-сюда, истерика из-за невыполнения встречных обязательств, инфаркты, кровь из ушей и т. п., – она часто объясняется внешними причинами отставания, внутренними причинами развития и всё такое. Но я думаю, что дело ещё в том, что любой властитель нашей Отчизны совершенно не уверен, что начатое им будет продолжено его преемником. Напротив, властитель отчего-то уверен, что продолжения его начинаниям не будет, а будут критика и ругань. Поэтому надо гнать и гнать. Ломать, разбирать, строить на живую нитку. Пока ещё жив, пока ещё можешь. Наслаждаться процессом быстроты, а не надёжности.
Ну, а реальность российская – она свои коррективы вносит, конечно: кирпич там, брус, шпалы для бани.
Живопись
Объяснял сегодня эстетически развитым и художественным людям, что расцвет живописи в Италии произошел в XV веке не из-за того, что боженька стал ласково смотреть из-за тучек. Расцвет живописи – это плод развития химии, эгоизма потребителей, роста спроса на персональное увековечивание и отказа от идеи «справедливой цены» для художественного произведения.
Как только обыватель захотел иметь у себя дома произведение искусства, а художник смог самостоятельно назначать свою цену на картину, начался расцвет. Когда цену на картину определяло постановление цеха художников – художник работал за зарплату. Когда художник начал ценовое безумство считать своим правом, он освободился.
Правда, за это пришлось заплатить возможностью голодной смерти в канаве. Прежний цех не давал опускаться и был полон дружества, все называли друг друга братьями. Большая часть которых осталась безвестной. Как только художники перестали быть братьями и подоспел спрос от клиента – немедленно началась гонка технологий колористики, секреты, шпионаж, алхимия, желток на крови и прочий лак.
И вот сочетание всего этого преступно пахнущего и морально небезупречного гарантировало превращение художника из служащего в свободного мастера, зависящего от своих умений, склонностей-подлостей и конъюнктуры. И это прекрасно.
Хочешь истребить живопись в стране – введи «справедливые цены». Писать перестанут сначала самые тонкие и нервные, а потом занемогут от рабочей натуги и самые трудолюбивые.
Правда, останутся как резерв ставки всякие увечные по психической части. Но тут даже прогнозы строить трудно. Хватит ли психов?
Вольтер
Просторы Атлантики, как мы прекрасно знаем, некогда гордо бороздил и бурунил форштевнем славный корабль под именем «Вольтер».
Корабль этот перевозил рабов.
Философ Вольтер сам так этот корабль назвал. Имел, так сказать, интересы в этой бизнес-схеме.
Команда на «Вольтере» была трезвого поведения, грамотная, рабов мыли по дороге.
Наводнение в Питере
Самое интересное у нас начиналось и начинается уже после стихийного бедствия.
Во время стихийного бедствия люди руководствуются кто чем. Кто героизмом, кто приказом, кто страхом, кто безумием. После буйства стихий начинается повальное восстановление, в котором всех прежних участников-героев объединяет иное чувство: возместить!
В 1777 году в Санкт-Петербурге случилось наводнение. Сильное. Корабли проносились мимо Зимнего дворца в сторону Невской перспективы, другие корабли нашли своё успокоение на Васильевском острове. Сносило и корёжило так, что моё почтение. Естественно, что смыло и огромное количество стратегически необходимых в наступающей зиме дров.
Весь город Петра кинулся искать свои пропавшие дрова. А дрова не именные, на них печатей нет, поэтому конфликты. На помощь полиции рассчитывать было трудно. Она сама без дров. На вызовы выдвигалась бодро, конфисковывала все спорные дрова и кряжисто возвращалась на место своей дислокации. К полиции старались не обращаться, а решать дело полюбовно, то есть с битьём рож, кражами и выворачиванием рук.
К дровяному промыслу не могли не подключиться и властные структуры, органы народного просвещения, армия, Синод. Синод выпустил на улицы монахов, гвардия двинула в город команды «охотников за дровами», частные лица тоже без дела не сидели. Заселённая будущей коренной питерской интеллигенцией огородная Лиговка, утесняемая императорским слоновником на сорок слонопосадочных мест, кинулась к слонам, ломать ограждение.
А слонам, оказалось, тоже дрова нужны. Как и их смотрителям. Вышло чудесно. Трём слонам удалось пробиться на волю, и они куролесили ещё три дня по мятущемуся городу, сея вокруг «удивление, испуг и неурочные роды титулярной советницы Вилькенстром».
Так вышло, что часть дров прибило к Воспитательному дому, в котором Иван Бецкой воспитывал сирот, образовывавшихся из-за климата, голода и эпидемий.
Бецкой был мужчина с непростой биографией и большими возможностями. Его отчётливо подозревали в том, что он не только незаконный сын князя Трубецкого, но и папаша императрицы Екатерины Алексеевны.
И вот к этому богоугодному заведению прибило 1311 саженей дров. Прибило неаккуратно, разбросаны дрова были по всем лугам и окрестностям. Сироты собирали дрова, тащили их на себе, укладывали в порядке.
Как только сиротская работа была произведена и дрова получили достойный товарный вид, первой на них накинулась императорская Академия художеств. И затребовала дрова для нужд искусства. Что понятно: у художников нервы обнажены до предела, фантазия развита до крайности, времени свободного вагоны и замерзать зимой не хотят. Хотят в тепле творить. Академия послала письмо, основной смысл которого: все ваши дрова наши, не доводите творцов до греха!
Вслед за академическими художниками к сиротским дровам протянули руки лейб-гвардии Конный полк, Шляхетский корпус, частные лица. Эти просто приезжали с подводами и орали.
Сироты «до распоряжения высокого начальства» отбивали свои дрова отчаянно. «Воспитанники Сиротопитательного дома», как называли их любя враги в дровяной войне, нападали на приезжающих за брёвнами, «пользуясь своей отчаянностью и выстроенным математическим лабиринтом из древ, кольев, дров и оград».
Приезжаете вы с бумагой от комендатуры за дровишками и погружаетесь в математический лабиринт, в котором затаилось до трех десятков смышлёных, обученных Бецким сирот, за плечами у каждого из которых много того, что если вам и снилось, то вы кричали и, проснувшись, плакали. И вечереет уже, только чьи-то глазки посверкивают в щелях лабиринта, смешки и такое, знаете, позвякивание неприятное с поскрипыванием.
Дровяные набеги сменились осадой. Всего Сиротскому дому насчитали от Академии художеств, двух гвардейских полков, комендатуры Санкт-Петербурга, дровяного промышленника Карпова 5580 саженей смытых беспощадной Невой дров. При условии, что к Воспитательному дому прибило 1311 саженей, бухгалтерия казалась всем безукоризненной.
