Ольге казались спасительными его слова. Еще недавно ее окружали хулители и святотатцы, источавшие ненависть, злую иронию, умевшие ранить в самое сокровенное, наслаждаясь видом гибнущих от боли людей. Она убежала от них, металась по Москве, спасаясь от мглы, от удушливой тьмы, в которой меркли огни, гасли звезды, тускнели светящиеся чувства. Она спаслась, ее отыскала в гибнущем городе благая сила, повлекла за собой, привела сквозь тьму в эту неприбранную комнату, посреди которой стоит блаженный человек, говорит ей вещие, желанные слова.
– Я работаю больше года. Больше года Она исцеляет меня, раздвигает вокруг меня сумерки. Я начинаю видеть таинственный свет, сияние, словно приближается неведомое светило. Душа, как птица пред восходом солнца, замирает, умолкает, ждет чудесный восход. Той ночью Она разбудила меня, послала в город. Я плутал, погружался в переулки и улицы, пока не увидел тот дом на бульваре, среди хрустального леса. Я видел, как из дома исходит сияние, в подъезде возникает свечение. Ближе, волшебней, и явились вы. Я понял, что Она готовила меня к нашей встрече, просветляла, очищала. Вы стали для меня тем, что зовется Даром Божьим. Вы дар Богородицы, которым Она отблагодарила меня за труды.
Ольге казалось, что в соседней комнате, куда вела закрытая дверь, находится живое, дышащее, женственное, источавшее волны тепла, могучую бестелесную силу. Но не грозную, а спасительную. Этой силой сберегается город, где не осталось праведников, и он обречен на испепеление, но благая сила сберегает его, не дает упасть домам, провалиться улицам, разгореться пожарам.
Ольга испытывала похожие чувства, присутствие животворной силы, когда входила в летний прохладный лес. Дышали дубы, мерцал сквозь листву луч солнца, и все росло, крепло, могуче ширилось, окружало ее безымянной жизнью. Подобные переживания посещали ее на берегу моря или ночью, когда смотрела на звезды. И теперь, в этой московской квартире, веяли те же могучие вселенские силы.
– Если икона сотворила чудо нашей встречи, значит, она чудотворная?
– Богородица Боголюбивая, чудотворная, писана по велению князя Андрея Боголюбского. Князь покидал Киев. Кончалась Киевская Русь. Уже один брат убивал другого за княжеский престол. Уже слышались далекие гулы татарской конницы. И князь, опечаленный, исполненный злых предчувствий, уносил с собой заветы Святой Руси. Было ему тяжко, невмоготу, предчувствовал близкую кончину, предчувствовал погибель русской земли. И в пути ему явилась Богородица, встала перед ним, как солнце, утешила, вдохновила. Сказала, что нет конца Руси, а есть предвечная Россия небесная. Князь воспрял духом и велел написать икону. Икона была ковчег, на котором Россия переплыла из Киева во Владимир, а потом и в Москву. Одолела черное безвременье. Она хранительница Русской Земли, спасительница государства Российского.
Голос его был певучий и восхищенный. Глаза стали синие, как небо в весенних березах. Он знал такое, о чем не ведала Ольга. Бог весть из каких книг он почерпнул эти знания, Бог весть из каких снов. Он манил ее в свои сны. В страну, где у светлых озер стоят белоснежные храмы, в степных цветах тонут всадники, чернецам на молитвах, князьям в запыленных шатрах, странникам на седых курганах является Богородица.
– Когда убили князя Андрея, икона плакала десять дней, и слезы проточили в дереве бороздки. Когда хан Тохтамыш сжег Москву и побил несчетное множество русских, у иконы из сердца пошла кровь, монахи подставили под икону стеклянный сосуд, который преисполнился кровью. Когда на Москву надвинулись поляки и Лжедмитрий воцарился на троне, из иконы излетела молния и убила под Лжедмитрием коня. Когда последний царь Николай Второй венчался на царство и кругом была радость, гремели колокола, на Богородице загорелась одежда. Когда немец напал на Россию и взял Смоленск, Волоколамск, приближался к Москве, монахи видели, как в руках Богородицы сверкнул меч. В День Победы в руках Богородицы появилась алая роза, и ее запах был слышен за сто километров. Когда падал Советский Союз и многие монахи ликовали, перед иконой в церкви нашли горячий пепел. Когда Богородицу доставили в мою мастерскую, я обнаружил на ней много ожогов, порезов, надколов, даже след от пули. Богородица сражалась, защищала Россию. Она и теперь сражается, не дает России упасть. Иногда я слышу, какой бой она ведет, как в нее вонзаются острия, как она заслоняет собой удары, что направлены на Россию. Она заступница, воительница. Мне монахиня Елизавета сказала, что я приставлен к Богородице, чтобы ей служить. Что она убережет Россию от великого злодеяния и укажет будущего царя.
Эти последние слова он произнес почти шепотом. Ольга вдруг увидала, как он утомлен в своем служении, какие неведомые другим труды им совершаются, какой невидимый миру подвиг он вершит. И ей захотелось подойти, обнять его, прижать к себе его голову, разделить с ним его служение.
– Позвольте мне приложиться, – Ольга кивнула туда, где за дверью находилась икона.
Он открыл дверь, впустил ее. Сам не вошел. Затворил дверь. В комнате было темно. Из-за шторы проливался свет. За окном сверкал крестовидный перекресток. Пересекая друг друга, мчались огненные реки.
Икона лежала на столе, покрытая холстом. Ольга совлекла холст. Тонкая, похожая на стебель с маленькой головкой цветка, возлежала Богородица. Казалось, она спала. Ольга улавливала ее дыхание. Воздух над ней едва трепетал, переливался голубым и розовым, как северное сияние. Ольга наклонилась к иконе, прижалась лбом к деревянному краю, свободному от росписи. Волна тепла, слезного умиления хлынула в сердце. Ее мятущаяся, не находящая себя душа, ее непонимание жизни, ее вина перед умершими матерью и отцом, перед мужем, который стал ей спасителем и защитником и которого она не любила, ее страстное желание иметь ребенка, ее неутоленное материнство – все это горело, стонало, плакало в ней. Она обращалась к Богородице с бессловесной молитвой, умоляла снизойти, простить, научить, как жить в этом мире, где столько зла и несчастий, как жить, чтобы не увеличивать зло и чтобы ей в этом мире быть счастливой. Она целовала икону, и та отвечала на ее поцелуи тихим теплом и сиянием.
Она вышла из мастерской. Он стоял там же, где она его оставила. Его лицо, озаренное, восторженное, с синими глазами, было обращено к ней. Словно порыв ветра толкнул ее к нему. Она сжала ладонями его голову, притянула и поцеловала, долго, головокружительно, с бесконечным падением в чудесную пустоту, где исчезли все переживания, все видения и только сияло его лицо. И когда в падении, обнявшись, они коснулись дна, Ольге показалось, что в ней, под сердцем, бесшумно полыхнуло, и расцвел цветок. Когда она ехала по ночной Москве среди снегов и сверкающих елок, этот цветок был в ней, его лепестки не опадали.
Челищев лежал в темноте, повторяя: «Ты моя милая, ты любимая!»
Глава 10
Генерал ФСБ Игорь Степанович Макарцев своей чуткой интуицией, «третьим оком», способностью извлекать из бесчисленных информационных потоков спрятанную в них суть – генерал чувствовал, что вокруг Президента зреет заговор. В обществе множилась ненависть. Витали духи ненависти. Перекатывались сгустки ненависти. Тянулись нити ненависти. Все это пересекалось, слипалось, спутывалось, образуя зыбкую тьму, в которой меркли все деяния власти, все президентские устремления. Тускнел сам образ Президента, над которым работало множество дизайнеров, художников, гримеров, специалистов по «теории образа». Лик Президента, отчеканенный в народном воображении, как чеканят на золотой медали лик императора, теперь стирался, мутнел, покрывался паутиной ненависти.
