Для того чтобы с помощью авиаударов поставить Великобританию на колени, нужно было сначала разбомбить объекты инфраструктуры Королевских ВВС – аэродромы, ангары, взлетно-посадочные полосы, а также уничтожить их самолеты на земле. Началась «Битва за Британию». Однако после того, как 25 августа 1940 года англичане совершили ночной налет на районы Берлина Кройцберг и Веддинг, стратегию дальнейших действий пришлось пересмотреть. Гитлер приказал 4 сентября подвергнуть бомбардировке Лондон, считая, что это деморализующе подействует на его жителей. С военной точки зрения это решение нельзя расценивать иначе как серьезную ошибку, поскольку аэродромы остались целыми и англичане получили время для укрепления своей обороны.
Бомбы начали падать на британскую столицу и другие города Англии. До конца 1940 года погибло свыше 40 000 мирных жителей. Это были первые акции устрашения Второй мировой войны. Тем не менее жители острова продолжали, насупившись, повторять: «London can take it» («Лондон выдержит это»)
[194]. Ответ Королевских ВВС был решительным. В английском небе было сбито множество немецких самолетов, и, кроме того, англичане наносили удары возмездия по городам Германии. Война набирала обороты. В скором времени дневные авианалеты для люфтваффе становятся слишком опасными. Один летчик бомбардировочной авиации так описывает сложившуюся ситуацию: «Зачастую мы взлетали поздно вечером, в 10–11 часов, в 1 или 2 часа ночи были над Лондоном или каким-то другим английским городом, и, естественно, к этому времени на нас наваливалась усталость. Заметив это – а допускать такое было нельзя ни в коем случае, – мы принимали одну-две таблетки первитина, и все снова было в порядке […]. Я совершил очень много ночных вылетов. Командир должен вести своих людей в бой. И в качестве профилактического средства и я принимал первитин. Представьте себе командира, который во время боя испытывает усталость. Это совершенно неприемлемо […]. Мы не отказывались от первитина, хотя, возможно, он вреден для здоровья. Какое это имеет значение, если человек и без того готов в любой момент к смерти!»
[195]
Поистине все судьбы в единую слиты. Какие-либо статистические данные об употреблении первитина в люфтваффе отсутствуют, как отсутствуют и любые доказательства историографического масштаба относительно массового употребления летчиками векамина, если не считать сделанного Ранке заказа на 35 миллионов доз – совместно для сухопутных войск и люфтваффе.
Факт остается фактом: войну выигрывает тот, кто в конце концов завоевывает господство в воздухе. А для этого требуются необходимые материалы – сталь и человеческая плоть. И то и другое должно функционировать безупречно – и дольше соответствующих материалов противника. Если «Мессершмитты» уступали по тактико-техническим параметрам «Спитфайерам» – в том, что касалось стимуляторов, люфтваффе превосходили Королевские ВВС. У первитина было много прозвищ, указывавших на его применение: «летная соль», «Штука» или «Геринг-пилюли». Один командир авиаэскадры сообщал из зоны боевых действий в районе Средиземного моря: «В моем наколенном кармане в целлофановом пакете хранятся пять или шесть молочно-белых таблеток размером с шоколадный батончик. Это первитин, таблетки от усталости – как сказал доктор Шперлинг. Я открываю карман и вынимаю сначала две, затем три таблетки, приподнимаю кислородную маску, засовываю их в рот и начинаю жевать. Они ужасно горькие на вкус и напоминают мел, но запить мне их нечем»
[196].
Спустя некоторое время таблетки начинают действовать: «Двигатель работает ритмично и негромко. У меня ясное сознание, я бодр, удары сердца отдаются в ушах. Небо неожиданно оказывается ярким, глаза слепит резкий свет. Я едва переношу его и вынужден прикрывать глаза рукой. Двигатель гудит ровно, без перебоев – кажется, будто он где-то далеко. В кабине почти тихо. Все представляется несущественным и абстрактным. Я начинаю грезить. Возникает впечатление, будто я лечу над своим самолетом».
После приземления окружающая действительность показалась пилоту совершенно чуждым миром: «Я точно следовал заданным курсом, несмотря на охватившее меня вследствие эйфории равнодушие и состояние невесомости. Приземлившись, я нашел аэродром в состоянии полного оцепенения. Неподвижность и безмолвие, ни единой души, среди воронок от бомб высятся развалины ангаров. При заруливании на место стоянки самолетов эскадры лопается правая шина шасси – вероятно, я переехал осколок бомбы. Встретившись в тот день с доктором Шперлингом, я спросил у него между прочим, что за „дрянь“ этот первитин и не лучше ли было бы предупреждать пилотов о его действии. Узнав, что я принял сразу три таблетки, он едва не лишился чувств и строго-настрого запретил мне до конца дня даже притрагиваться к самолету».
Итак, немецкие пилоты тоже накачивали себя стимуляторами, но это не помогло им компенсировать техническое преимущество Королевских ВВС. «Битва за Британию» была ими проиграна, и это стало первым поражением Германии во Второй мировой войне. Гитлер был вынужден отменить операцию «Морской лев» – вторжение на Британские острова – и искать другое место для приложения своих сил.
Этот новый провал Геринга не имел для него никаких последствий. Как и прежде, он занимал огромное здание из серого камня на Вильгельмштрассе, где размещалось Имперское министерство авиации. Над ним реяло красно-бело-черное знамя со свастикой в центре, которое, казалось, колыхалось само по себе, словно недвусмысленно намекая на то, что даже ветер, даже небеса подчиняются власти рейхсмаршала. Тем не менее тот, кто проходил через массивные ворота из кованого железа и пересекал внутренний двор, обрамленный высокой железной решеткой, вступал в царство хаоса, разнузданного злоупотребления алкоголем и наркотиками, интриг и безалаберности. Это вызывает удивление только на первый взгляд. Состояние дел в замке Геринга с его тремя тысячами комнат (сегодня это здание занимает Федеральное министерство финансов) было весьма симптоматично для национал-социалистского режима, утратившего связь с политической реальностью и ступившего на ложный путь.
Один офицер так описывает явление рейхсмаршала своим подчиненным: «Мы с трудом сдерживали улыбки. На нем была желтая безрукавка из оленей кожи на меху, одетая поверх похожей на блузку белой шелковой рубахи с широкими рукавами. Это облачение дополняли шаровары, какие носили ландскнехты, подпоясанные широким кожаным ремнем с золотыми клепками, на котором висел короткий кельтский меч. На ногах у него были шелковые чулки и золотисто-желтые сафьяновые сандалии»
[197].
