В мановение ока он организовал «Украинское фармацевтическое предприятие Винница, производство органотерапевтических и растительных продуктов»
[288]. С самого начала Морелль взял курс на расширение своего бизнеса. Одна только Западная Украина его не устраивала. Его внимание привлекали Донбасс, причерноморские степи и Крым. Там он планировал «разводить в крупных масштабах лекарственные растения и тем самым участвовать в развитии сильной германской экономики»
[289].
В первую очередь его интересовал Харьков, крупный город Восточной Украины, четвертый по численности населения в Советском Союзе и важный стратегический пункт, захваченный 6-й армией в октябре 1941 года. После прихода вермахта там свирепствовали смерть и разрушение: две трети зданий лежали в руинах, количество жителей сократилось с 1,5 миллиона до 190 000. Советских граждан сбрасывали с балконов их квартир, вешали перед подъездами банков и отелей
[290]. В Дробицком овраге эсэсовцы из зондеркоманды 4а, при участии солдат 314-го полицейского батальона, расстреляли 15 000 евреев. Женщин и детей травили газом в «душегубках». Многие жители Харькова были отправлены оккупантами на принудительные работы в Германию. Когда в мае 1942 года попытка Красной армии освободить город потерпела неудачу, в плен попали 240 000 советских солдат.
Морелля все это нимало не заботило. Напротив, бедственное положение, в котором оказался Харьков, его, похоже, только вдохновляло: «Это чрезвычайно интересная задача – выжать из города, который несколько раз переходил из рук в руки, какую-либо пользу для военной экономики», – писал он рейхскомиссару
[291]. Узнав о том, что в Харькове существовал Институт эндокринологии, специализировавшийся на переработке желез внутренней секреции, Морелль вновь обратился к Коху: «Поскольку институт, принадлежавший русскому государству, бездействует из-за отсутствия поставок желез и благодаря вашей любезности мне предоставлено право вывозить эти органы со скотобоен, прошу позволить мне приобрести этот институт, чтобы незамедлительно начать производство фармакологических средств, столь необходимых в Германии»
[292].
Ответ на свою просьбу он получил в тот же день по телефону: Морелль может получить институт в свое распоряжение, он ему «передается». Дабы обеспечить загрузку производственных мощностей, все 18 скотобоен Украины получили уведомление: «Согласно распоряжению имперского комиссара Украины, все указанные органы животных должны незамедлительно поставляться на „Украинское фармацевтическое предприятие“. Они должны освобождаться от жира и в течение 2 часов после забоя замораживаться при -15 градусов или при минимально возможной температуре»
[293].
Теперь для массового производства гормональных препаратов не оставалось никаких препятствий, и лейб-медик уже видел открывающиеся перед ним перспективы, зная о том, какие ужасы творятся на Восточном фронте: «Мы выжмем из этих желез все, что только сможем»
[294]. Вряд ли когда-нибудь ему представился бы более благоприятный случай: «Надеюсь, в скором времени поступят вакуумная сушилка и устройство для извлечения материалов. Тогда можно будет начать массовое производство»
[295].
Но времени у него оказалось слишком мало. Фронт рухнул, и весной 1943 года Красная армия отвоевала Харьков. «К сожалению, обстоятельства сильнее нас. Наши радужные надежды не оправдались, и все предпринятые нами усилия пошли прахом»
[296], – писал разочарованный лейб-медик. Он сосредоточился на переработке желез в Оломоуце. Для того чтобы перевозить туда необходимое сырье, на расстояние свыше 1000 километров, и извлекать из Украины как можно большие выгоды, он привел в движение небеса и преисподнюю – то есть весь государственный аппарат. При этом подразумевалось, что желание личного врача фюрера подкреплено недвусмысленно выраженной волей Гитлера, что вполне естественно.
В то время как положение на фронте, трещавшем по всем швам, было чрезвычайно сложным и требовалось большое количество транспорта для подвоза подкреплений и вывоза в тыл раненых, Морелль без всякого зазрения совести использовал сотни грузовиков и железнодорожных вагонов для перевозки через Восточную Европу на огромные расстояния тонн свиных желудков, поджелудочных желез, позвоночников со спинным мозгом, коровьей, свиной и овечьей печени. Строгое распоряжение, «запрещающее использовать автотранспорт без серьезных на то оснований»
[297], касалось всех в Ставке фюрера, за исключением, разумеется, его личного врача. Он перевозил даже куриные ноги, из которых вываривал желатин. Вот типичная накладная на груз, перевозимый в одном вагоне по заказу Морелля: 70 бочек засоленной печени, 1026 свиных желудков, 60 килограммов яичников, 200 килограммов бычьих яичек. Стоимость: 20 000 марок
[298].
Почти ежедневно на предприятие в оккупированной Чехии поступали подобные грузы с Украины. Столь необходимые для нужд вермахта вагоны простаивали на путях, ибо Морелль не знал пощады: когда поезда с грузами для «Украинского фармацевтического предприятия» задерживались в пути, он звонил «относительно задержки вагонов»
[299] в обход транспортной комендатуры сразу начальнику железных дорог или имперскому министру транспорта, представлялся и грозил всевозможными карами, если его груз «не будет доставлен к месту назначения безотлагательно и невзирая ни на какие препятствия». Если его визави повиновался, он получал в качестве вознаграждения возможность выступить с докладом перед Гитлером – или по меньшей мере упаковку витамультина
[300]. Морелль всегда добивался своего. Его пожелания передавались из инстанции в инстанцию, как приказы.
