В этот переломный год войны у Гитлера произошли стремительные физиологические изменения, которые не могли ускользнуть от внимания его ближайшего окружения. Всем давно уже стало ясно: магия его личности больше не работает. «Гитлер, согнувшийся, словно под грузом тяжкого бремени, приблизился ко мне медленной, усталой походкой, – описывал один генерал-лейтенант замешательство, охватившее его при встрече с Верховным главнокомандующим. – Я как будто услышал внутренний голос: „Посмотри на этого старика! Он не может нести ношу, которую взвалил на себя!“ Гитлер сильно сдал. Исполненный смущения, я смотрел в его тусклые, усталые глаза. Вне всякого сомнения, это были глаза больного человека»
[308].
Морелль не мог скрыть от ближайшего окружения явное ухудшение здоровья Гитлера и его бросавшуюся в глаза апатию. Но какое лекарство могло иметь для его пациента стимулирующий эффект? Что поддерживало имидж всесильного фюрера? Коктейля из гормонов, стероидов и витаминов для этого уже явно недоставало.
День 18 июля 1943 года выдался особенно напряженным, такие редко выпадали прежде. Ситуация на фронте обострилась до предела. Красная армия выиграла под Курском величайшее в военной истории танковое сражение и тем самым похоронила надежды немцев снова изменить ход войны в России в свою пользу. Одновременно с этим союзники высадились на Сицилии, и Италия была на грани того, чтобы переметнуться на сторону противника, расторгнув союз с Германией. Гитлер рвал и метал, грозя спустить с итальянцев шкуру, и «не мог сомкнуть глаз из-за грядущего предательства итальянской армии», – писал Морелль. «Его живот раздулся от газов. Он был очень бледен и сильно нервничал. На следующее утро у него была важная встреча с дуче»
[309].
Среди ночи лейб-медика поднял с постели ординарец Линге: фюрер корчился от боли, ему срочно требовалась помощь. Он съел на ужин белый сыр и рулет из шпината с зеленым горошком, после чего ему стало плохо. Быстро одевшись, Морелль поспешил к своему пациенту и сделал ему инъекцию. Однако на сей раз медикаментозное лечение не помогло. Личный врач принялся лихорадочно соображать, каким образом можно преодолеть этот «сильный приступ»
[310] в столь опасной ситуации. Нужно было дать Гитлеру что-то такое, что утолило бы боль и одновременно восстановило бы работоспособность. Морелль должен был вытряхнуть из рукава козырного туза, и нечто подобное действительно оказалось в его распоряжении. Правда, использование этого средства было сопряжено с определенным риском.
В правой нижней четверти карточки «Пациента А», относящейся ко второму кварталу 1943 года, приводится несколько раз подчеркнутое название: юкодал. Это средство против кашля, обладающее также болеутоляющим эффектом, производившееся дармштадтской фирмой «Мерк», появилось на рынке еще в 1917 году. В 20-х годах оно приобрело настолько широкую популярность, что в обиходе появился даже особый термин – «юкодализм». Активным компонентом юкодала является опиоид, синтезированный из природного опиума – оксикодон. Это вещество было предметом оживленной дискуссии среди врачей Веймарской республики. О нем либо охотно говорили, либо не говорили вовсе, ибо некоторые доктора сами употребляли его, стараясь это не афишировать. В экспертных кругах юкодал считался королем лекарств, волшебным средством. Обладающий почти вдвое более действенным болеутоляющим эффектом, нежели морфин, который он потеснил с первого места в шкале популярности, этот прототип аналоговых наркотиков ценился за способность чрезвычайно быстро вызывать эйфорию, заметно более ощутимую, чем та, что вызывает героин, его фармакологический кузен. При соблюдении надлежащей дозировки юкодал не вызывает усталости и не сбивает с ног – скорее напротив. Писатель Клаус Манн, который, к сожалению для своего отца Томаса, тоже экспериментировал с этим средством, подтверждает его превосходство по сравнению с другими наркотиками: «Я не употребляю чистый морфин. То, что я употребляю, называется юкодал. Мы находим, что он обладает более приятным действием»
[311]
[312].
[313]
И все же действительно ли Морелль был вынужден прибегнуть к сильному средству? Близилось время отъезда для важной встречи с Муссолини. «Пациент А» испытывал чувство апатии, корчился от боли, ни с кем не разговаривал. Морелль знал: юкодал тут же поднимет фюрера на ноги и устранит спастический запор, имеющий психологические причины. Однако он прекрасно понимал, что диктатор, вкусив однажды эту мнимую пищу богов и испытав необычные, яркие ощущения, может настоять на продолжении ее приема. Физиологическая зависимость от юкодала формируется всего за два-три употребления. Но не стояло ли в тот момент на кону дальнейшее развитие всемирной истории? Что, если во время судьбоносной встречи со своим главным союзником Гитлер оказался бы не на высоте или вообще вышел бы из строя? Морелль должен был все тщательно взвесить. В конце концов он решил рискнуть и впрыснул новый наркотик своему пациенту под кожу. Это решение имело весьма серьезные последствия.
Мгновенное преображение «Пациента А» было настолько разительным, что просто не могло остаться незамеченным со стороны свиты – хотя, разумеется, никто не знал причины столь внезапного изменения состояния шефа. Все с облегчением вздохнули, и общий настрой перед встречей с итальянцами значительно улучшился. Сразу после укола Гитлер почувствовал себя настолько лучше, что в скором времени потребовал добавки. Однако Морелль отказал ему, сославшись на то, что «перед отъездом в 15:30 еще предстоит совещание, на котором должны быть приняты важные решения»
[314]. Вместо этого личный врач предложил ему массаж и ложку оливкового масла, но Гитлеру это не подходило, и он неожиданно заявил, что у него кружится голова и поездка под угрозой срыва. Приказал ли он сделать себе дополнительную инъекцию или это была инициатива Морелля, неизвестно. Как бы то ни было, лейб-медик сделал еще одну инъекцию – на сей раз внутримышечно: «Перед отъездом на аэродром одна ампула юкодала».
О том, что во время встречи с Муссолини на вилле Гаджия близ Фелтре в Венеции Гитлер был возбужден, свидетельствуют сообщения всех ее участников, как и доклад спецслужб США, составленный после войны. Глухим голосом в течение трех часов без перерыва фюрер говорил со своим удрученным коллегой-диктатором, который за все это время не вставил ни единого слова и только нетерпеливо ерзал, сидя на краю слишком большого кресла, скрестив ноги и судорожно вцепившись пальцами в колено. Собственно, Муссолини хотел сказать Гитлеру, что будет только лучше, если Италия выйдет из войны, но лишь тяжело вздыхал, смахивал платком пот со лба и массировал больную спину. То и дело открывалась дверь, и подавленному дуче сообщали о новых воздушных налетах на Рим, но Гитлер продолжал расписывать в радужных красках, каким образом страны «оси» добьются победы, в которой не могло быть никаких сомнений. Накачанный стимулятором фюрер мог бы с таким же успехом распространяться перед стенкой. Итог встречи: Муссолини согласился продолжить борьбу. Морелль был более чем удовлетворен. Казалось, своими инъекциями он творит большую политику. «Фюрер пребывал в добром здравии, – с ликованием писал он. – На обратном пути не было никаких осложнений. Вечером в Оберзальцберге фюрер сказал, что успехом этого дня он обязан мне».
