23, 24/25 и 28/29 сентября 1944 года «Пациент А» принимал сильное болеутоляющее средство, то есть три раза в течение одной недели с интервалом в один день. Это типичная схема для человека, страдающего зависимостью к этому препарату; вариант использования его в медицинских целях исключается. Весьма примечательна его комбинация с юпаверином, средством, снимающим судороги, которое является синтетическим аналогом вещества растительного происхождения папаверина, расслабляющего мышцы, получаемого из сонного мака – сравнительно безвредного, поскольку оно не вызывает зависимости. Двойная упаковка – специально это задумано или нет – способствует сокрытию характера содержимого. Гитлер уже давно путал сходные названия лекарств и требовал юпаверин, имея в виду юкодал. Морелль вспоминал: «Фюрер был чрезвычайно доволен, благодарно жал мне руку и говорил: „Какое счастье, что у нас есть юпаверин“»
[382].
Можно только догадываться, как чувствовал себя диктатор после внутривенной инъекции 0,02 грамма сильнодействующего вещества, когда спустя мгновения он сначала ощущал его воздействие на слизистой оболочке рта – «вкус», в соответствии с жаргоном наркоманов. Вероятно, с ним происходило то же самое, что и с Зигфридом, после того как тот убил дракона, добыл сокровище, утонул в объятиях Кримхильды, усыпал все вокруг золотом и растворился в счастливом блаженстве. Прилив энергии всегда наступал внезапно, в течение нескольких секунд: это была в высшей степени благодатная, умиротворяющая сила, и, когда Гитлер говорил: «Доктор, я так радуюсь, когда вы приходите по утрам»
[383], он был как никогда искренен. Ибо утренняя инъекция создавала у него то возвышенное чувство, которое идеально отвечало его представлению о величии – и позволяло отрешиться от реальности.
Война врачей
Вы сговорились между собой представить дело так, будто я болен.
Осенью 1944 года лейб-медик приближался к вершине своего могущества. После покушения «Пациент А» нуждался в нем как никогда прежде, и с каждой новой инъекцией его влияние возрастало. Никто в «Вольфшанце» не был так близок лично к диктатору, как Морелль, ни с кем он не беседовал так свободно, как с ним, никому не доверял так, как ему. Отныне во время крупных совещаний позади каждого генерала стоял вооруженный эсэсовец, готовый предотвратить любую попытку нового покушения. Приходившие на аудиенцию к Гитлеру должны были сдавать свои портфели. На чемоданчик Морелля это правило не распространялось.
У многих привилегированное положение «единственного лейб-медика», как он сам себя называл, вызывало зависть. Недовольство им росло. Как и прежде, Морелль упорно отказывался обсуждать с кем бы то ни было свои методы лечения. С самого начала и до последнего дня он хранил секреты, связанные с его служебной деятельностью. В царстве призраков «Вольфшанце», где бетонные стены бункеров были пропитаны ядом паранойи, это было небезопасно. Врачей Брандта и Хассельбаха, с которыми Морелль вполне мог бы обсудить лечение Гитлера, он держал в неведении. Лейб-медик окружил себя завесой таинственности. Он напускал на себя вид единственного в своем роде, незаменимого специалиста. Даже всесильный секретарь Гитлера Борман, недвусмысленно заявлявший, что предпочел бы, чтобы Гитлер лечился с помощью других методов, основанных в большей степени на биологии, нежели на химии, обломал о толстого доктора зубы.
Тем не менее, поскольку грядущее поражение в войне становилось все более очевидным, начался поиск виновных. Против Морелля сформировалась коалиция. Гиммлер уже давно собирал компромат на лейб-медика, надеясь уличить его в зависимости от морфина и тем самым сделать уязвимым для шантажа. Неоднократно в узком кругу высказывалось подозрение: не является ли он иностранным шпионом, который тайком травит фюрера?
Еще в 1943 году имперский министр иностранных дел фон Риббентроп пригласил Морелля на обед в свой замок Фушль в окрестностях Зальцбурга и предпринял атаку: в то время как лейб-медик беседовал с супругой имперского министра на безобидные темы, такие как минимальный возраст вступления в брак (предложение: 20 лет), государственные дотации на внебрачных детей, очереди за продуктами питания, отнимающие много времени, фон Риббентроп с неподвижным лицом предложил ему после обеда «подняться наверх, чтобы кое-что обсудить».
Риббентроп, как всегда чопорный и надменный, стряхнул длинным холеным пальцем пепел с египетской сигареты, повел головой все с тем же каменным выражением на лице и засыпал чудо-доктора вопросами. Хорошо ли, что фюреру делают столько инъекций? Колют ли ему что-нибудь кроме глюкозы? И вообще, не слишком ли много его пичкают лекарствами? Морелль лаконично ответил, что он колет «только то, что необходимо». Однако фон Риббентроп настаивал на необходимости «осуществления полной перестройки организма фюрера, дабы он мог восстановить работоспособность». Личный врач распрощался с хозяином и в раздражении покинул замок. «Как легко и просто рассуждают порой дилетанты на медицинские темы», – завершил он описание этой беседы
[385].
Но этим дело не кончилось. Первое организованное наступление на Морелля повел Борман, который пытался упорядочить процесс лечения Гитлера или хотя бы взять его под свой контроль. Лейб-медик получил письмо с грифом «Совершенно секретно!». В нем в восьми пунктах были изложены «Меры по обеспечению медикаментозного лечения фюрера», предписывающие проверку выборочных проб лекарств в лаборатории СС, а самое главное, требовавшие от Морелля предоставлять перед началом каждого месяца «данные о том, какие медикаменты и в каком количестве он собирается использовать».
Однако это так и осталось беспомощной попыткой в любых иных ситуациях отнюдь не беспомощного Бормана. Во-первых, своей акцией он придал медикаментозному лечению Гитлера официальный характер, во-вторых, он хотел свести к минимуму переписку на столь щекотливую тему – ведь нужно было поддерживать имидж абсолютно здорового вождя расы господ. Поэтому в пункте 1 письма указывалось, что наркотические средства должны оплачиваться наличными, дабы финансовые потоки были скрыты от потомков. Борман распорядился впредь держать «месячный пакет» наготове в несгораемом шкафу и «по возможности наносить на ампулы порядковые номера (например, для первой партии: 1/44), а на внешней обертке упаковки должна присутствовать установленная надпись с личной подписью фармацевта»
[386].
