Предложенную Мореллем кандидатуру для его замены на время отсутствия в лице врача из СС доктора Штумпфеггера Гитлер отклонил на том основании, что он, «вероятно, не так хорошо делает инъекции». А может быть, причина заключалась в том, что Штумпфеггер не был посвящен в тайну препарата «х»? Когда Морелль все же настоял на том, чтобы его отпустили на похороны брата, после чего он еще собирался ненадолго заехать в Берлин, навестить жену, Гитлер приставил к нему телохранителя из СС и после отъезда своего личного врача проявлял редкую раздражительность: «15:30, у фюрера: пациент недружелюбен, никаких вопросов […]. Большой отъезд»
[407]. Морелль, сопя, вытащил свои инструменты, вытер платком пот со лба и ввел платиновую иглу в предплечье своему пациенту: «Глюкоза внутривенно плюс витамультин форте, гликонорм, тонофосфан». Гитлер положил левую руку на застежку ремня, с шумом выдохнул, подал плечи вперед и поджал узкие губы, отчего его рот сделался еще меньше. Затем его лицо разгладилось, и Морелль привычным движением нажал ему рукой на живот, чтобы из него вышел наружу воздух. Они понимали друг друга без слов.
«Молния»
В ноябре 1944 года, когда Красная армия занимала новые и новые населенные пункты Восточной Пруссии, вены Гитлера пришли в такое состояние, что даже специалист по инъекциям Морелль попадал в них с большим трудом. Кожа на предплечьях была испещрена рубцами, воспалена и имела коричневатый оттенок. «Сегодня я решил не делать инъекции, дабы зажили места предыдущих уколов. Левый локтевой сгиб в норме, на правом еще видны красные пятнышки (но без гнойников) в местах уколов. Фюрер говорит, что раньше такого не было»
[408].
Каждый укол вызывал новую рану, вплотную примыкавшую к предыдущей, в результате чего образовывалась корка, постепенно разраставшаяся в длину и превращавшаяся в неприглядного вида линию, так называемую «молнию», характерную для вокзальных наркоманов. Даже Гитлера со временем озаботило состояние его рук: «Фюреру казалось, что при внутривенных инъекциях я недостаточно долго протираю место укола спиртом и якобы поэтому у него там возникают маленькие красные гнойнички». Но у Морелля имелось другое объяснение: «Вследствие многомесячного пребывания в бункере при отсутствии дневного света и свежего воздуха концентрация кислорода в крови уменьшается, а вместе с этим снижается свертываемость крови, в результате чего место укола остается красным». Гитлер, тем не менее, продолжал сомневаться: «Несмотря ни на что, фюрер полагает, что, возможно, с инъекциями в его организм попадают бактерии»
[409].
В итоге Морелль хотел было отказаться на время от инъекций, но в конце концов Гитлер отмел все сомнения в сторону, и тогда проявились агрессивные черты его натуры. Несмотря на неприятные ощущения, которые сопровождали бесчисленные уколы, он постоянно требовал их и встречал своего личного врача словами, что ему не нужно никакого иного лечения: «6 часов утра: нужно срочно отправляться к пациенту […]. Через двадцать минут я был на месте. Фюрер много работал, ему пришлось принимать чрезвычайно тяжелое решение, и это вызвало у него сильное душевное волнение, что, в свою очередь, привело к возникновению боли. Он не желал никакого обследования, поскольку боль нарастала с каждой минутой. Я быстро приготовил смесь юпаверина с юкодалом и ввел ее внутривенно, что представляло немалую трудность вследствие многочисленных инъекций, сделанных в последнее время. Я вновь заметил ему, что нам следует пощадить вены в течение некоторого времени. Поскольку в предыдущий день мне пришлось воздержаться от инъекции, еще во время укола он испытал облегчение, и боль быстро прошла. Фюрер был чрезвычайно рад и с благодарностью пожал мне руку»
[410].
Двадцать минут между вызовом и уколом: о таком эффективном драгдилере любой наркоман может только мечтать. И Гитлер по достоинству ценил своего личного врача. Так, к примеру, 31 октября 1944 года он с признательностью констатировал, что «в результате его своевременного вмешательства вчера утром у него сразу же улучшилось самочувствие». Морелль постарался успокоить его: «Если с вами опять случится что-нибудь подобное, сразу вызывайте, даже ночью […]. Для меня нет большей радости, чем прийти к Вам на помощь»
[411].
В эти последние недели в «Вольфшанце» «Пациент А» часто, без всякого стеснения, круглосуточно требовал услуг своего лейб-медика и звонил Мореллю в любое время дня и ночи, когда его организм требовал фармакологической поддержки. После инъекции ординарец относил медицинскую сумку обратно в покои лейб-медика, в то время как тот оставался со своим пациентом до тех пор, пока не начиналось действие препарата. 8 ноября 1944 года Морелль записал в дневнике: «Среда, 0:30: неожиданный вызов. У фюрера внезапно произошло сильное вздутие живота. По его словам, в тот момент он принимал важнейшие решения в своей жизни и поэтому испытывал большое нервное напряжение. Внутривенная инъекция юкодала-юпаверина поначалу сняла боль и спазмы лишь частично. Фюрер попросил меня ввести ему еще полдозы, я послал за своей сумкой и отмерил 0,01 грамма юкодала вместо обычных 0,02. После этой дополнительной инъекции боль и спазмы тут же прошли. Почувствовав себя гораздо лучше, фюрер обрадовался и горячо поблагодарил меня»
[412].
Наркоман сразу чувствует, когда недобирает нужную дозу. В этот момент он не думает ни о чем, кроме добавки, и все остальное отступает для него на задний план, будь то день или ночь. В месяцы, прошедшие после покушения, потребление Гитлером наркотиков побило все рекорды. У диктатора в конце концов нарушился биохимический баланс, и одновременно с этим он окончательно утратил здоровье. Штауффенберг хоть и не убил его, зато косвенным образом способствовал развитию у него наркотической зависимости. Гитлер деградировал. Его лицо приобрело цвет охры, веки набухли, дрожь в конечностях с каждым днем усиливалась, способность к концентрации все больше снижалась. После войны, во время допроса союзниками хирурга Хассельбаха, который называл методы лечения Морелля «шарлатанством»
[413], тот показал, что до 1940 года Гитлер выглядел значительно моложе своих лет, а после этого начал довольно быстро стареть. До 1943 года его внешность еще соответствовала возрасту, но затем здоровье у него стало резко ухудшаться.
Гитлер начал употреблять юкодал в 1943 году, но в период с сентября по декабрь 1944 года он употреблял его так часто, что у него вполне могла сформироваться зависимость, а кратковременные периоды улучшения самочувствия оплачивались весьма неприятными побочными эффектами, такими как нарушение сна, тремор, трудности с пищеварением. Как только действие наркотика ослабевало, у Гитлера «возникали спастические запоры и сильно пучило живот»
[414]. По ночам он лежал без сна: «Я не могу заснуть, постоянно вижу перед собой в темноте карты Генерального штаба, мой мозг продолжает работать, и проходят часы, прежде чем это заканчивается»
[415]. Хотя он утверждал, будто не знает покоя исключительно из-за того, что территорию рейха беспрепятственно бомбят английские и американские бомбардировщики, скорее всего спать ему не давали именно наркотики. Морелль был вынужден давать ему в качестве снотворного препараты, содержащие барбитураты – люминал и квадро-нокс. Спираль раскручивалась все быстрее и быстрее.
