Книга Леди удачи, страница 59. Автор книги Филип Раш, Фрэнк Шэй

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Леди удачи»

Cтраница 59

В тот же миг призраки Джека Рэкхэма и других, успокоившие ее, исчезли, и, чтобы не допустить до себя затаившийся страх, Мэри схватилась за соломинку, начав размышлять о природе смерти. «Что есть смерть?» — спрашивала она себя с возрастающим любопытством, как будто речь шла не о ее собственной судьбе. «Почему все боятся смерти?» «Смерть — это конец, просто конец», — ответила она сама. «Но почему же она внушает такой ужас, — настаивала какая–то часть ее сознания, — почему даже те, кто никогда не ведал страха, боятся ее?» «Смерть — это чистая непреодолимая стена, она пугает, потому что мы не знаем ничего, с чем ее можно сравнить», — решила она наконец.

Ее мозг продолжал устало барахтаться в вопросах, когда вдруг, совершенно неожиданно, в ее памяти возник отрывок из стихотворения — то ли из стихотворения, то ли из Библии: «Ласковый чародей сон, брат смерти». «Вот оно», — воскликнула она с облегчением. Вот единственное, с чем можно сравнить смерть. Может быть, это и ошибка, как и все, что нам известно, но этим нельзя пренебрегать: смерть есть сон.

Мэри не знала, кто написал эти стихи, да ее это и не интересовало. Но она испытывала благодарность к неизвестному поэту. Может, она услышала этот отрывок во время своего недолгого пребывания в монастыре—а значит, правда, что все, о чем человек узнает, как бы невнимателен он ни был, когда–нибудь в жизни пригодится ему. Поэт наверняка удивился бы, узнай он, что строчка из его стихотворения скрасила последние часы женщины — он бы удивился, а может быть, даже и немного рассердился бы.

Мэри повторила строчку. Да, вот о чем ей следует думать. Смерть — это сон. Никто не может сказать о ней ничего больше, да это и не нужно. Это сон, избавление от всех невзгод и забот. Нет причин бояться смерти, даже если она приходит к столь юной девушке. Талисман, который она искала, найден, и мысли Мэри сразу успокоились, лишившись стремительности ночного кошмара.

Мэри глубоко вздохнула, закрыла глаза и спокойно прислушалась к барабанной дроби, не утихая стучавшей в голове, и знакомым звукам, не ощущая, что они происходят в определенном пространстве и времени. Мысли снова стали последовательными, лишившись своей раздвоенности.

Она почувствовала, что оглядывается на свое прошлое так, как будто все события ее жизни происходили не с ней — не так, как на историю, которую она себе рассказывает, и не так, как будто ищет в ней смысл. Ее жизнь предстала перед ней бесконечным потоком не связанных между собой зрительных образов, которые она когда–то видела, сама не замечая этого. Чувство, что солнце обжигает ей ноги, когда она впервые оказалась в тропических широтах и ступила на грубые просмоленные доски палубы. Неуместная муслиновая шляпка Энн Бонни. Лужица пива на столе гостиницы в Бреде. Отсвет солнца на копне рыжих волос Денниса Мак–Карта, когда он раскачивался в петле. Красная крыша домика в Голландии. Доброта, скрывающаяся под суровыми чертами капитана Прентиса. Локон, падающий на лоб Джека Рэкхэма, когда он впервые поднялся на борт судна капитана Прентиса, которым командовал тогда майор Бонне. Грязная шея матроса, выступавшего от имени команды пиратов против ее преобразований. Яркий шейный платок цыганенка на рынке в Бреде. Недовольно свесившиеся усы полковника, слушающего рассказ о ее обмане. Ажурные чулки девушки, которая пришла, чтобы выслушать ее приказания в «Ландогер Троу» в Бристоле, когда Мэри разыскивала свою мать. Две чайки, кружившие над кораблем майора Бонне, когда он догонял «Утреннюю звезду». Нелепо вытаращенные от восхищения глаза Эркюля Постума. Вода, которая сверкала в какой–то реке (она сама не помнила где) в теплый весенний день. Бледно–розовые ладони негра, которого она попросила принести ей пудру и духи, чтобы одеться в женское платье…

Так беспорядочно и бесцельно сменялись перед ней эти образы, и такое рассматривание своей жизни укрепило ее решительность и спокойствие: она чувствовала, что черпать силы в прошлом — это привилегия стариков и умирающих, помогающая расположить жизнь в правильной перспективе. И хотя ее воспоминания были лишены всякой связующей нити, Мэри обнаружила, что они служат ей не для того, чтобы понять ценность своей жизни. Если бы ей дано было начать все сначала, она без колебаний ответила бы «да».

Мэри знала, что многие назвали ее жизнь плохой, безнравственной и необдуманной. Она убивала людей. Но это происходило лишь в честном бою. Кто–то сказал бы, что она воровала. Но она делала это только ради радости боя и только у врагов своей страны. Что же касалось всего остального, Мэри не могла вспомнить, чтобы когда–нибудь подводила кого–либо, или совершала низость или подлость, или лгала. А ведь это чего–то стоило?

И у нее было много удач, за что она могла благодарить судьбу. Она никогда не болела, тело ее обладало здоровьем молодого зверя. Никогда ни о чем не жалела. Никогда не знала ответственности за чужую жизнь или поступки. Никогда не испытывала потребности в роскоши. Никогда не мучили ее никчемные мысли о тщете существования, портившие жизнь столь многим.

Ее короткая жизнь прошла бесшабашно и славно, ей не приходилось заботиться о завтрашнем дне. Она знала, как жить в настоящем, как жить каждым мгновением своей жизни. Размышления или поиски истины редко посещали ее мозг: она жила как счастливая язычница.

Она знала, что большинство скажет, что она упустила все, что должна иметь женщина: мужа, дом и детей. Да, это пробел в ее жизни, но она никогда не чувствовала потребности иметь все это, так что и здесь ей повезло. Красивое лицо Джона Вейда на миг появилось перед ее взглядом, но она решительно отогнала его. Она смогла победить свой первый и последний страх: ей хотелось умереть уверенно, так же как она жила, а сожаление о том, что еще могло бы быть в ее жизни, ни к чему не привело бы. Может быть, жизнь с Джоном многому научила бы ее. Она могла узнать, что никогда прежде не была счастлива. Но так же могла бы она стать и несчастным, никому не нужным существом, не способным привыкнуть к своему новому качеству и живущему мучительными воспоминаниями о потерянной свободе. Она прожила жизнь, как умела: нет смысла портить последние часы ненужными раздумьями. Все, о чем мечтала Мэри теперь, это достойный конец.

А значит, она могла оградить свое сознание от сожалений о прошлом или несбывшемся будущем. Мэри спокойно лежала на тюфяке, в полусне и полубодрствовании, с восхищением созерцая странные проблески своей жизни, снова начавшие вспыхивать в ее воображении. Она полностью утеряла чувство времени — время стало для нее неизмеримой и бесполезной субстанцией. Те секунды, минуты или, возможно, часы, что она лежала после своего пробуждения, были дольше всех лет ее жизни, вместе взятых.

В таком положении Мэри и оставалась, пока скрип ключа в замочной скважине не заставил ее неохотно повернуть голову. В камеру вошла миссис Йелланд, очевидно, она принесла хорошие новости — лицо ее сияло от возбуждения. Но одного взгляда на Мэри оказалось достаточно, чтобы слова, уже готовые вырваться у нее, застыли на губах.

Некоторое время старуха стояла, глядя сверху на Мэри, из окна в коридоре через открытую дверь в камеру проникало солнце. Потом она заперла камеру и тихонько подошла к Мэри. Она все еще молчала и, внимательно вглядываясь в лицо умирающей, положила на ее горящий лоб свою прохладную руку и пощупала пульс на запястье. Мэри позволяла ей делать все, что хочет, она была охвачена чувством сладкого томления. Она знала все, что собирается сказать миссис Йелланд, но это не имело никакого значения — это были всего лишь слова, а Мэри уже находилась почти в недосягаемости для любых слов.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация