Лежа в тепле на своей койке, Баттонс вспоминала о том времени так, как она сама его запомнила, и не позволяла грубым и пошлым россказням матери вторгнуться в ее воспоминания. Всего десять дней прошло с тех пор, как она впервые услышала, как Молль рассказывает хозяину о тех событиях. Молль рассказывала, как старуха умерла, когда Баттонс было девять лет, и она лишилась своих двух крон и продала дочь одной француженке в услужение, выдав ее за мальчишку. Они долго ржали, когда Молль описывала, что было с француженкой, когда она определила настоящий пол ребенка, но Баттонс и сама могла бы им рассказать, что тогда она ушла со своего места и служила в армии мальчиком при пороховом погребе.
Рассказ Молль Рид о ловком обмане на этом был закончен, пока закончен. Баттонс знала, что если она останется в «Истинном друге моряка», то Молль, ни секунды не задумываясь, продаст ее снова, как мальчика или как девочку, смотря по тому, на что будет больше спрос. И действительно, ее мать решила, что обман больше не нужен, и пора дочери занять место среди продажных красоток Бристоля.
— А моя девочка не хуже, чем шлюхи в Лондоне, — закончила она. И правда, подумала Баттонс, я намного лучше.
Баттонс тихонько улыбнулась в темноте. Мало же ее мать знала о том, чем она занималась, когда ушла от француженки. Два года девушка служила в армии вместе с королевскими солдатами, ее считали мужчиной, и дралась она, как мужчина. Она дружила с симпатичным парнем лет восемнадцати и спала с ним под одним одеялом. Каждую ночь они вместе грелись под одеялом, и все было хорошо, пока он не узнал, кто она такая. Он был страшно рад, что ему удастся скрасить тяготы военного похода в объятьях любовницы, но Баттонс так не считала; либо замуж, либо никак. Ее друг втрескался в нее по уши, и, поскольку ему так и не удалось уговорить ее, то они оба явились к коменданту и попросили разрешения пожениться.
В лагере царило буйное веселье, когда разошелся слух, что двое солдат короля хотят вступить в брак, и многие приходили взглянуть на странную пару. Потом комендант сообщил новость своей жене, и эта добрая женщина решила сама разузнать в чем дело. Она расспросила Баттонс о ее настоящем имени и взяла с нее обещание появиться на свадебной церемонии в женском платье. Но это обещание Мэри не сдержала и предстала перед капелланом в штанах и куртке. Подарком коменданта стала почетная отставка и инициатива по сбору денег в пользу молодоженов, чтобы им было с чего начать новую жизнь. Их товарищи оказались настолько щедрыми, что они смогли открыть таверну для солдат. Они назвали ее «Три подковы» и решили обосноваться в Бреде, где она будет служить пристанищем всем умирающим от жажды солдатам.
Юный супруг плутал в денежных расчетах, как в темном лесу, поэтому он стоял за стойкой, а Мэри, все еще в мужской одежде, так как она плохо разбиралась в юбках и корсетах, обслуживала столики. Было много хриплых шуток по поводу молоденькой хозяйки, и многие любвеобильные солдаты пытались силой овладеть хорошенькой девушкой. Она быстро научилась пускать в ход кулаки, и многие из таких любителей с удивлением обнаруживали, что летят на пол и валяются в углу, а она недрогнувшей рукой вынимала плату за выпивку из их карманов.
Дела в таверне шли отлично. Пара процветала и была счастлива, как в любви, так и в торговле, но молодой хозяин, как видно, считал, что жизнь — это продолжение свадебной вечеринки. Он поднимал тосты за каждого гостя и веселился, глядя, как его жена защищает свою честь. Такая жизнь оказалась ему не по плечу, и он счастливо отошел в мир иной в своей кровати рядом с женой через шесть месяцев после свадьбы. Мэри Рид в шестнадцать лет успела побывать и невестой и вдовой. Она похоронила мужа на кладбище за чертой Бреды и отправилась обратно в Бристоль к своей матери.
В Кале, когда она ждала лодку, чтобы переправиться через Канал и попасть в Англию, она заслушалась красивых речей кавалерийского сержанта, который набирал рекрутов. Он ей понравился, она прикинула, что ей с ним будет неплохо, и записалась. Ей нравился сержант, а не жизнь с лошадьми; поэтому через несколько месяцев она дезертировала и продолжила путь в Бристоль. Когда она добралась до Бристоля, от денег, вырученных за продажу «Трех подков», у нее осталось меньше двадцати гиней, да и те у нее украла родная мать. А сейчас и Бристоль остался позади.
IV
Три дня спустя «Кадоган», направлявшийся в Сьерра–Леоне и Гвинею, стоял на якоре в одной из бухточек островов Силли. Изящное, быстрое судно, белоснежное от ватерлинии до кончиков мачт. Этот корабль легко шел по ветру и мчался по Южному торговому пути, словно перышко. В его трюмах был обычный груз: металлические инструменты, вязаная одежда, ботинки и сапоги, фаянс из Стаффордшира, обручи для бочек и прочая утварь для колонистов широко раскинувшейся империи. Капитан имел полное право гордиться своим кораблем, единственный недостаток которого состоял в том, что на нем было слишком много народу. Для управления «Кадоганом» хватало пятнадцать человек в любую погоду, но на борту было на десять человек больше.
Обязанности Баттонс не были слишком обременительны; у нее было много свободного времени, и она проводила его, сражаясь с товарищами на баке в карты и кости. Капитан Скиннер забрал свою долю из украденного кошелька, денег у нее осталось мало, и она не могла слишком много ставить на карту. А ей нужна была одежда и оружие. Но в азартных играх она не была новичком, поэтому среди ее выигрышей оказались сапоги, штаны, носки, рубашка, одеяло и сундучок, чтобы все это хранить. Она легко ладила с командой, вела такой же образ жизни, как они, и считалась своей в доску. Ей не было трудно скрывать свой настоящий пол; большинство матросов спали в одежде, снимая только сапоги и плащи и тщательно заворачиваясь в одеяло. На корабле было небольшое отдельное помещение для мытья.
По мере того как корабль продвигался к югу и погода становилась теплее, экипаж постепенно освобождался от верхней одежды и разгуливал по палубе в рубашке, штанах и босиком. Баттонс застегивала рубашку на все пуговицы, на что другие матросы не обращали особого внимания, мало ли у кого какие причуды. В шестнадцать лет она усвоила совершенно мужскую манеру поведения, и ей это было привычно; а в женской одежде она чувствовала бы себя неловко.
Став юнгой, Баттонс получила доступ не только к матросским каютам, но и к каюте самого капитана и его помощника, и вскоре она стала разбираться в соотношении сил на корабле. Хоуэлл Дэвис царил на баке и втайне настраивал своих людей против капитана Скиннера. Два офицера редко встречались на палубе, а при встрече говорили только о делах. В команде ходили слухи, что доля Дэвиса равняется доле самого капитана.
Была еще одна странность, которая, как и слишком большое количество людей на борту, не укрылась от глаз бывшего часового при пороховом погребе в королевской армии во Фландрии. На корабле было две поворотных пушки, одна впереди, а другая на корме, и два раза в день проводились учения в целях «подготовки к обороне». Эти маленькие пушки, укрепленные так, чтобы поразить любую цель, свидетельствовали о том, что плавание не будет таким уж мирным. Одного метко посланного ядра было бы достаточно, чтобы заставить обратиться в бегство даже большой торговый корабль, но капитан Скиннер собирался вести торговлю в опасных водах, поэтому и он, и его старший офицер учили матросов обороняться. Шатаясь среди матросов, Баттонс заметила, что пушка Хоуэлла Дэвиса целилась в каюту капитана так же часто, как и в воображаемого врага. И действительно, когда не было учений, орудие чаще всего было нацелено на капитанский мостик.
