Плетусь в консультацию. Очередь. Сажусь рядом с женщинами.
— Десять лет пытаюсь родить, а всё — выкидыши, не держит матка. Муж — терпеливый. Дал мне последнюю попытку. А потом — «прости-прощай».
— У меня — опухоль. Нужно резать, а я боюсь.
— Вы — последняя?
Встаю, иду из консультации прочь. Ангелине Сысоевне не до меня.
Крик звенит во мне, живой, пульсирует последними секундами перед взрывом.
Стою перед школой.
Что мне делать здесь?
Виктор отвечает химию.
Что Виктор? Не стану же я ему рассказывать, что произошло с моей мамой!
И денег на билет у меня нет.
Я вспоминаю про тётю Раю.
Днём тётя Рая всегда дома. У неё возьму деньги; Напишу записки — маме, Ангелине Сысоевне и Виктору. Она передаст.
Мой диплом — дома…
Так и так придётся ждать, пока мама куда-нибудь из дома выйдет.
И всё-таки иду к тёте Рае.
Вхожу в дом, ко мне на плечо садится Петя.
— Как он оказался у вас? — спрашиваю машинально.
— Выпросила у Дениса. От всей прошлой жизни мне осталась птица! — говорит тётя Рая и рассказывает, как Петя радуется, когда приходит Денис.
Тётя Рая сильно похудела.
— Поленька, что случилось? С Денисом? — спрашивает.
Я киваю и мотаю головой одновременно.
— Опять?.. — Тётя Рая ухватилась за дверь.
— Нет, он жив. Можно я у вас посижу?
— Конечно, заходи. Значит, жив. После этой истории не видела его, сплю плохо, мерещится он — в больнице. Значит, всё в порядке. А меня, видишь, починили хорошо, хожу работаю. Устроилась сторожем в горсовете. Тихая работа, сплю всю ночь, кому нужны бумажки? Я слышала, Денис перестал сдавать экзамены. Решил ещё год поучиться?
Мычу что-то невразумительное.
— Вы же друзья!
Это правда, мы — друзья, ещё какие друзья…
— Бедный мальчик, он столько пережил! Я как услышала, что произошло с его животными… всё из-за меня!
Когда я снова оказываюсь на улице, идти не могу. Прижимаюсь к стенке дома, в котором живёт тётя Рая, и стою. Я хочу спать.
Поспать можно в павильоне. А ведь мама обязательно пойдёт в школу — проверить, там ли я.
Едва бреду. Вхожу в класс. Химия. Виктор отвечает таблицу Менделеева. Сажусь на место и плыву в химических запахах. Ещё недолго потерпеть. Совсем недолго. И всё кончится…
Мама в школу пришла. Заглянула в наш класс во время истории.
Успокойся, мама. Я ничего не знаю. Только дай мне час времени побыть дома одной. Я ничего с собой не сделаю. Соберу вещи, и всё. Ты принесла себя в жертву. Ты спасла Дениса. Тебе очень плохо сейчас. Для тебя Денис — сын. Тебе сейчас хуже, чем мне. Но, я знаю, ты теперь навсегда с Денисом.
Уроки кончились. Ко мне подошёл Виктор.
— Ты можешь ничего не говорить, но, я чувствую, что-то случилось: Мария Евсеевна провожала тебя в школу, заглянула в класс на истории. Никогда такого не бывало. Пойдём к нам, хочешь? Мама пришла с работы, пообедаем втроём.
— Поезд в четыре, — говорю я Виктору, — сейчас два двенадцать. Помоги мне. Я совсем вас с мамой загоняла, но у меня нет выхода — надо успеть собраться.
Мы идём от школы. Всё непривычно. Солнце осушает своей игрой лужи. И то, что мы идём с Виктором рядом… И то, что мы разговариваем.
— Я или мама можем что-то изменить, чтобы ты не уехала? Или хотя бы подождала уезжать и закончила школу?
— Нет, вы ничего не можете изменить.
Я иду. Я говорю с Виктором. Когда жизнь кончилась.
— Мне нетрудно купить билет. Хочешь, я подойду к дому в три тридцать?
— Хочу. Только под окно. А Ангелика Сысоевна потом передаст маме записку.
Мама дома и задыхается, у неё — приступ.
Звоню в «скорую», звоню Ангелине Сысоевне — перехватить Виктора. Я не могу уехать — мама умирает.
Приступ длится до вечера. Ни уколы, ни искусственное дыхание не помогают, мама пытается вздохнуть и не может. Опять сини губы, выпучены глаза, смертная бледность…
Виктор, Ангелина Сысоевна, отец, врачи топчутся в беспомощности.
И я стою около неё.
Она пытается поймать мой взгляд.
Вопрос — жить ей, не жить — зависит от меня? Она знает, что я знаю? Она просит пощадить её?
Что же я за стерва?! Только о себе думаю.
Ну же, забудь про себя, соверши геройский поступок: поднимись над обидами, подави себя, спаси жизнь своей матери! И я склоняюсь к ней:
— Мама, мама, пожалуйста…
Губы мои лепечут жалкие слова, руки мои гладят её, чуть придавливая и отпуская грудь.
И мама начинает дышать. Ровно, спокойно, как здоровый человек. И тут же отпускает её день — нашпигованная лекарствами, она засыпает.
Отец голоден, у нас нет обеда, Ангелина Сысоевна варит макароны, трёт сыр. Мы сидим за нашим столом.
Отец разглагольствует о необходимости серьёзного лечения, о друзьях, о молодости. Ангелина Сысоевна плачет. Виктор ест.
Глава двенадцатая
Хожу в школу. Готовлюсь к экзаменам. Я не могу уехать, пока не сдам экзаменов.
И мама может умереть. Она лихорадочно возбуждена. На щеках появились красные пятна, как бывает, когда человека сжигает чахотка.
Жизнь словно в паузе. Отец терпит — не цепляется ни ко мне, ни к маме. Ангелина Сысоевна наверняка внушила ему, что мама может погибнуть. Мама учит детей, делает домашнюю работу. Я занимаюсь. Денис сдаёт экзамены. Но пауза в любой момент взорвётся.
Снова — дожди. Они растягивают паузу, они отдаляют взрыв.
Спасла Дениса. Погубила себя. Мама ждёт помощи. Помощи — в одобрении её поступка, который наверняка она считает подвигом.
Неужели Денис не видит, что происходит с ней?
Не видит. По средам он встречается с ней. Он летает по школе. Глаза режет, когда смотришь на него.
Я словно на цыпочках стою. Из-за неестественности позы всегда напряжена и тело болит. Мне неловко дома — от отца волны затаённого раздражения. От мамы — волны вины и растерянности. И те и другие окатывают меня с головой, из-под них не вынырнуть.
Наконец — аттестат зрелости у меня в руках.
Крыльцо школы. Мама рядом. Ребята говорят о сегодняшнем выпускном бале.
Мы с мамой идём домой.
— Здесь некуда поступать, — лепечу я.
— Ты не останешься на вечер? — робко спрашивает мама. Ей не под силу ноша, что она взвалила на себя. — Я люблю тебя больше всех в жизни.
