На карнизе сидел голубь. Он не улетел, когда Мелиса подошла.
Сизый голубь, доверчиво, круглым рыжим глазом смотрящий на Мелису, подтверждал: Мелиса говорит правду.
— Ты можешь встать и уйти, дверь перед тобой. Я прошла свой путь унижений: не мужик, но и не кошечка для услады. Попробуй справиться с телом, попробуй справиться с водоворотом желаний, мыслей, планов.
Мелиса повернулась к Леониде, по её рыхлым щекам текли слёзы. Лицо некрасиво, сморщено в маску боли.
— Не жалей! — подняла Мелиса руку. — Я плачу не по своей жизни, а по несовершенству общества, не способного использовать собственные ресурсы. Если бы не парад бездарных, ограниченных, властных людей… — Она замолчала и после долгой паузы тихо сказала. — Хватит философствовать, я жду ответа: да или нет? Свою жизнь ты решаешь сама.
Они пришли к Мелисе.
В гостиной их встретило солнце. Не успела Леонида оглядеться, как Мелиса положила в её руки махровое, душистое, аккуратно сложенное полотенце.
— Сейчас мы по очереди примем душ. Иди первая и не задавай никаких вопросов, — приказала тоном, не допускающим возражений. — Ты пришла в гости, я угощаю тебя, а каковы мои угощения, скажешь потом.
Душ, сладко пахнущее полотенце, тихая музыка, с криком птиц, с плеском волн, и — Мелиса в бледно-зелёном халате с улыбающимися птицами, тоже сладко пахнущая, как и всё в этом доме.
Мелиса подошла к дивану и лёгким движением превратила его в громадную двуспальную постель, аккуратно натянула на матрас простыню. Повернулась к Леониде:
— До обеда я преподам тебе урок анатомии. Человек невежествен, а потому беспомощен. Он ищет помощи извне, а разве извне приходит помощь? Даже если и приходит, то вовсе не та, что нужна тебе. Только сам человек может помочь себе. Ну что ты так краснеешь? У тебя ещё есть возможность уйти и всю жизнь ждать принца, который к тебе не придёт, и на долгие годы остаться во власти своего неразгаданного тела, с заболоченной его желаниями головой. Есть возможность уйти, но есть и шанс овладеть своим телом. Закрой рот, отвалится челюсть. Расслабься и перестань трястись. Тебя хотят научить жить без подпорок. Даю тебе пять минут на размышления. Если принимаешь мой путь, раздевайся и ложись.
Голос, вкручивавшийся в Леониду штопором, заглушал музыку. Напор Мелисы лишил мыслей и слуха.
Но лишь Мелиса ушла на кухню, музыка зазвучала снова «Доверься», — звала она. «Доверься», — кричали птицы.
«Всю жизнь ждать принца, который к тебе не придёт…»
Она знает, что такое стенка. Стенка в актовом зале, с рикошетом звуков, с испариной от дыханий сотен человек. Подпирать стенку во время танцев — её удел. Ни разу за все танцевальные годы никто не пригласил её.
Низ живота сладко ныл. Он ныл теперь всегда, и из него рождались волны, окатывавшие её горячим потом.
Леонида присела на угол розовой простыни. Запах лаванды щекотал в носу.
У неё нет выбора.
Ушла Леонида от Мелисы совсем другим человеком, чем явилась к ней. Чуткие точки теперь подвластны ей. Теперь она сама может подарить наслаждение своему телу. Первый урок освободил её от её тела.
Переступила порог дома, улыбнулась родителям чуть припухшими губами, сказала им, что сыта, и рухнула в постель. Проспала до утра без снов. Утром голова работала лучше прежнего.
Встречи с Мелисой раз в неделю помогали ей не помнить о своём теле. Если оно давало о себе знать раньше встречи, Леонида с лёгкостью укрощала его теперь сама.
Мелисы было три. Одна — в постели, с огненными языком и руками, с осторожными движениями. Другая — в школе и за обедом после любви. Третья — воюющая с её отцом.
Мелиса приходила на все лекции её отца и, не успевал отец сказать последнее слово, начинала возражать.
Отец трактовал свободу воли как кроткое соблюдение нравственных законов и — выбор пути Бога, Мелиса — как бунт.
— Человек определяет свою судьбу сам, — напористо начинала своё выступление Мелиса, — творит её с первой сознательной минуты. Даже несчастные случаи он определяет сам, не говоря уж о том, быть в жизни счастливым или несчастным человеком. Возьмём действенного и пассивного человека. Один ждёт, что кто-то устроит его судьбу, другой ищет то, что нужно лично ему, и устраивает свою судьбу сам.
В другой раз она гремела своим басом:
— Я не согласна с Библией. «Не убий?» Это как же — «не убий»? А если на твоих глазах убивают ребёнка или пытают кого-то? Своими руками «убий», немедленно «убий», что же ещё остаётся? Иначе убийца, убийца по своей природе, будет убивать и убивать и погубит много людей. Необходимо уничтожить одного, чтобы не погибло сто безвинных. И врага, пришедшего убить тебя, убий!
— Нравственные законы — вещь прекрасная! — восклицала она. — Но вот слова «Не укради». А что понимать под ними? И как же человек может не воровать? Это противоречит сути его жизни. Мы вынуждены воровать у Природы её богатства. Ну ладно бы только злаки, овощи, допустим, это естественно, но мы убиваем животных, жрём их. Мы меняем русла рек, мы разрушаем недра земли, отравляем воздух, реки засыпаем отходами от химических заводов и фабрик — губим рыбу. Что же нам делать? Теперь подумайте: рядом с этим гибельным воровством что значит взять у кого-то какую-то вещь или деньги? Это же чушь собачья — на фоне глобального воровства и разрушительства.
Мелиса кричала на отца — при затаившем дыхание зале. А отец — улыбался.
Он, двухметровый, такой всесильный в своём храме, смотрел на неё мальчиком, а слушатели вытягивались к представлению: он что — блаженный, дурак, почему молчит, почему не заткнёт Мелисе глотку?
Каждый раз — та же самая игра. И — его тихий на фоне Мелисиного крика голос:
— И на это есть Божья воля — подвергать сомнению, думать самому.
— Отец, почему ты молчишь, почему не докажешь Мелисе, что она не права, почему не поспоришь с ней? — спросила как-то Леонида по дороге домой.
— А как я могу поспорить? Как могу показать, что учитель школы противоречит сам себе?
— В чём же противоречие?
— С одной стороны, Мелиса во многом права. Конечно, мы не имеем права разрушать природу: взрывать под землёй атомные бомбы, губить недра Земли, менять русла рек, отравлять воздух. И с «не убий» права. Не знаю, кто смог бы не кинуться на защиту убиваемого ребёнка, это происходит подсознательно: спасти жертву, убить убийцу! Но человек не может отнять у человека жизнь. Но Бог создал человека зависимым от Природы. Человек должен питаться, и то, что он ест дары Природы, — не грех. И как это «человек определяет свою судьбу сам»? Если бы судьба зависела только от человека, разве он устраивал бы себе землетрясения, извержения вулканов с гибелью целых городов?! А его собственная, порой трагическая, гибель в обыкновенной мирной жизни?! Может быть, и зависит от человека что-то, но далеко не всё. Мелиса, конечно, права в том, что бесцеремонное вторжение в Природу, разрушение её рано или поздно приведёт Землю к гибели, — повторил он. — Вообще всё имеет начало и конец.
