Было вполне вероятно, что герцога пригласили взять на себя роль честного посредника. Нацистское руководство видело герцога «не врагом Германии». Согласно официальным документам, выпущенных в 2003 году, немецкие дипломаты считали его «единственным англичанином, с которым Гитлер стал бы обсуждать условия мирного договора и которого видел логическим распорядителем судьбой Англии после войны».
Естественно пребывание герцога и герцогини в Испании совпало с единственным периодом во время Второй мировой войны, когда договориться о мире было возможно.
Герцог и герцогиня могли, конечно, приехать в охваченный войной Мадрид невредимыми, но обстрел со стороны Букингемского дворца был безжалостен. С того момента, как они вернулись во Францию в конце сентября дворец пытался держать герцога в виртуальном карантине, изолированном от британских войск, «его держали под контролем» военные телохранители, чтобы он не предпринял попытки вернуться. Опасаясь его притягательной личности, они намеренно лишали его кислорода гласности. Итак, когда в ноябре 1939 года он ответил на воинское приветствие, предназначенное его брату, герцогу Глостеру, бывший король получил официальный выговор. Естественно ему приказали оставаться незамеченным, когда король посещал британские позиции перед Рождеством. Как написала герцогиня в своих мемуарах: «Нам приходилось сражаться в двух войнах – в большой и до сего времени неспешной войне, которая охватила всех, и в маленькой холодной войне с дворцом, в которой не было пощады».
Букингемский дворец отвлек герцога – теперь Германия, бдительная и ждущая, надеялась, что его доведут до политической измены. Секретное перетягивание каната между Германией и Британией за ум и сердце герцога и герцогини Виндзорских привело к одному из самых странных событий Второй мировой войны, к истории, которую держали в тайне до конца 1950-х.
Пока Виндзоры были в Мадриде, а фон Риббентроп взвешивал свой следующий шаг, Черчилль телеграфировал герцогу, сообщив, что герцог и герцогиня должны вернуться домой как можно быстрее. Гидросамолет Sunderland был отправлен в Лиссабон в Португалию, чтобы забрать их. Потом Министерство иностранных дел далее проинструктировало посла Хоара:
«Пожалуйста, пригласите Их Королевских Высочеств проследовать в Лиссабон».
Дворец был взбешен использованием неправильного титула. В этот критический момент войны, когда королевская семья обсуждала, надо ли эвакуировать принцесс Елизавету и Маргарет в Канаду, личный секретарь короля Алекс Хардинг нашел время для критики министерства иностранных дел за использование запрещенных слов «Королевские Высочества». Он выразил желание короля предпринять меры, чтобы такая ошибка больше не повторилась.
В этой игре престолов с высокими ставками герцог и герцогиня были не единственными королевскими фишками на столе. В тот самый день, когда Черчилль стал премьер-министром, 10 мая он попытался соблазнить 81-летнего Кайзера пересечь Ла-Манш из изгнания в Дорне в Нидерландах. Был подготовлен самолет королевских военно-воздушных сил и бывшему монарху сказали, что к нему отнесутся с «пониманием и достоинством». Кайзер не был впечатлен и заявил, что он не будет впутан в игру в «политические шахматы» Черчилля, тем более что 12 членов его семьи служили в немецких вооруженных силах. Очевидно, целью Черчилля было использовать Кайзера в качестве объединенной точки для разочаровавшихся немецких монархистов и других оппонентов Гитлера точно так же, как фон Риббентроп собирался использовать герцога и герцогиню.
Слухи об антифашистских заговорах уже достигли ушей британцев, один секретный посланник доложил, что группа генералов желала установить новое правительство в Берлине, которое будет монархистским. Уже в декабре 1939 года, отец Одо, бывший герцог Вюртемберга, сообщил напрямую дипломату сэру Алеку Кадогану из министерства иностранных дел, что два антифашистских генерала с помощью трех танковых дивизий готовили военное восстание. Из этого ничего не вышло.
Ничего могло и не выйти и из пребывания Виндзоров в Мадриде. После получения телеграммы от Черчилля, герцог и герцогиня планировали уехать из отеля Ritz, где они остановились и отправиться в Лиссабон на следующий день, тем самым серьезно урезать возможности фон Риббентропа. Затянувшаяся война Виндзоров теперь помогла фон Риббентропу в его секретных планах. Как назло, с опозданием обнаружили, что герцог Кентский прибыл с официальным визитом в Португалию, чтобы укрепить отношения со старейшим европейским союзником Британии. Британцы и португальский президент Салазар посчитали предусмотрительным то, что герцогская пара приехала в Лиссабон после того, как герцог Кентский уехал 2 июля.
Между некогда неразлучными братьями была такая антипатия, что когда герцога Кентского спросили, не хочет ли он встретиться со своим старшим братом перед отъездом из Лиссабона, по словам португальского дипломата, он ответил: «Боже мой, нет». Пока герцог и герцогиня были вынуждены остаться в Лиссабоне еще на неделю, фон Риббентроп мог немного вздохнуть и поймать их в нацистские сети.
Герцог также попытался использовать эту паузу, несомненно предполагая, что с большим политическим союзником Уинстоном Черчиллем у руля, спорные королевские вопросы будут решены в его пользу. В серии крайне капризных телеграмм новому премьер-министру он возобновил переговоры на те темы, с которыми нужно было разобраться до того, как он отрекся. Возмущенный отношением к нему во Франции он хотел полной уверенности в том, что его будет ждать достойная работа, когда он вернется домой.
Более того, он хотел, чтобы «простые правила этикета» относились и к его жене. К герцогской паре относились как к изгоям, когда они вернулись впервые в сентябре 1939 года, и он был настроен категорично, чтобы этого не повторилось, настаивая, чтобы его жену приняли король и королева во дворце.
Всегда практичный политик, посол Хоар, довел проблему герцога и герцогини до дворца, встретившись с королем и королевой в частном порядке не более, чем на 15 минут, и эта встреча появилась в «Придворном циркуляре». Он даже предложил, чтобы Черчилль отдал герцогу командование военно-морскими силами – в противном случае он может никогда не уехать с материковой Европы.
Черчилль, хорошо осведомленный о несгибаемом упорстве двора и легендарным упрямством экс-короля, послал ни к чему не обязывающий ответ, неубедительно написав: «Будет лучше, если Его Королевское Высочество приедет в Англию, как было условлено, тогда все можно продумать».
Это была выжидающая позиция, Черчилль тесно консультировался с королем и его советниками прежде чем пускать тяжелую артиллерию. Как отметил ассистент его личного секретаря Джон Колвилл в записи в своем дневнике от 29 июня, премьер-министр встретился с Бивербруком и личным секретарем короля Алексом Хардингом, чтобы обсудить требования герцога. «Это невероятно – так торговаться в такое время, Уинстон предлагает отправить ему жесткую телеграмму, подчеркивая, что он солдат и должен подчиняться приказам. Король одобряет это и заявляет, что не будет слушать никаких условий, касательно герцогини или кого-либо еще».
Даже друзья герцога соглашались, что в такой момент кризиса неподобающе было поднимать личные вопросы. Согласно его другу, политический обозреватель правого крыла Кеннет де Курси винил в герцоге постоянное упрямство в пустяках и нерешительность:
