После устного соглашения последовала сверхсекретная записка, отправленная Госдепартаменту поверенным в делах британского посольства Джоном Бальфуром. Его записка была отправлена 6 августа 1945 года, спустя всего несколько дней после того, как историк Рохан Батлер указал на «любопытные» заявления герцога и когда Блант и Морсхед были в Германии. Быстрый ответ, обычно медлительного Министерства иностранных дел, был признаком того, насколько серьезно воспринимался этот вопрос.
Эти документы не имеют никакого отношения к общей истории войны или военным преступлениям, которые правительство Его Величества принимают за темы, для которых немецкие архивы должны быть использованы в первую очередь. С другой стороны, учитывая вовлеченные личности и тип немецких и испанских интриг, документы явно будут иметь наивысшую пропагандистскую ценность.
Учитывая энтузиазм внутри МИД, с которым впервые встретили инкриминирующие заявления, сделанные, среди прочих Франко и Молотовым, записка Бальфура была несколько лукавой. Позже он попросил, чтобы Госдепартамент наложил особые ограничения на файл.
Всего две недели спустя 20 августа 1945 года британцы отправили очередную записку, в которой формально просили Госдепартамент уничтожить Виндзорский файл или передать его британскому правительству на «хранение». Они еще раз подчеркнули: «Мы будем благодарны, если эти документы не будут иметь никакого отношения к военным преступлениям или к общей истории войны».
В течение нескольких недель британцы меняли свою политику, от публикации и пропаганды до уничтожения этих документов, за которых правительству было стыдно. Их резкая перемена сразу же сказалась на их сотрудничестве с военным трибуналом, британцы осознали, что предоставлением другим державам полного доступа к файлам приведет к тому, что они станут общественным достоянием.
В том же августовском меморандуме британцы ловко обозначили свою официальную позицию. Чтобы избежать резких замечаний в сторону французов и русских, британцы были готовы разрешить право на осмотр, но при условии, что каждое из четырех правительств должно оставлять право удерживать документы, которые они нашли сами без других союзников. Например – здесь последствия неловкости из-за Виндзорского файла хорошо видны – по отношению к своим собственным предателям.
Записка заканчивалась фразой, которая аккуратно поместила Виндзорский файл – или любые другие ненайденные королевские документы – под покрывало истории. «Правительство Его Величества также рассмотрело вопрос о публикации немецких политических документов, но они придерживаются мнения, что формулирование политики следует отложить до полного представления о содержании всех документов, которыми владеют Союзники».
Учитывая тот факт, что в одной только американской зоне влияния было примерно 1200 тонн немецких документов, большинство из которых были не переведенными и не просмотренными, Виндзорский вопрос, казалось, был хорошо спрятан под горой нацистских бумаг.
На этом дело могло закончиться, но не для одного техасца. В конце войны Дэвид Харрис, раздражительный и несколько болтливый профессор истории из Стэнфордского университета, работал в Берлине на Госдепартамент в качестве помощника начальника в отделе по вопросам Центральной Европы.
Будучи выдающимся специалистом по современной европейской истории, его попросили просмотреть секретные британские записки, касающиеся Виндзорского файла. Ему дали понять, что Госдепартамент принял позицию Британии и что задача Харриса заключалась в том, чтобы просто подготовить ответ-соглашение для печати. Со своим небольшим ростом и в очках Харрис стал Давидом, который бросил вызов правительственному Голиафу. Описанный коллегами как человек с «тихим и подлинным мужеством», Харрис, тогда ему было 45 лет, даже слышать об этом не хотел, он был против уничтожения исторических документов по моральным и правовым соображениям. Позднее он вспоминал, что одной из его первых обязанностей было поговорить с юридическим советником и «положить конец» сделке насчет файла.
27 августа он отправил записку своему непосредственному начальнику, Джону Хикерсону, выступив против позиции британского правительства. Он не только оспаривал утверждение, что у Виндзорского файла не было исторической ценности, его оценка как специалиста по современной европейской истории заключалась в том, что это была «важная глава в немецких и испанских манипуляциях по отношению к мирным переговорам с Соединенным Королевством в 1940 году».
Он продолжил:
«Британскому правительству несомненно неприятно, что герцог Виндзорский был объектом немецких и испанских интриг и что не такая уж неизвестная неосторожность герцога отображается в документах, но тем не менее, по моему мнению, документы являются существенной частью дипломатических сведений 1940 года. Я считаю, что моральная ответственность лежит на правительстве, чтобы сохранить все записи, которые находятся в их распоряжении, обязательство, которое имеет приоритет над волнением о репутации герцога Виндзорского».
Его наиболее весомый аргумент был законным, он ссылался на устав США, который не позволяет представителям правительства уничтожать официальные документы без публичного слушания в Конгрессе. Именно этот законный аргумент Госдепартамент использовал в их продуманном ответе союзникам.
Неделю спустя 4 сентября он возмущенно написал своему начальнику Фриману Мэтьюсу, главе отдела по европейским делам, о неуместности уничтожения официальных исторических файлов.
Кроме того, если вы позволите профессиональному историку отстоять свое мнение, я считаю моральным обязательством этого правительства, или любого правительства, сохранять все записи в их распоряжении для использования, в надлежащее время, ответственными исследователями. Я по-прежнему рассержен на то, что британское правительство во времена королевы Виктории уничтожили ценные записи 16 века, так как они содержали якобы неприятные отсылки к частной жизни королевы Елизаветы.
Кажется, что сила аргумента Харриса, особенно юридические ловушки и наказание за уничтожение записей, серьезно восприняли в Госдепартаменте. Когда заместитель госсекретаря Дин Ачесон встретился с Джоном Бальфуром в сентябре, ему объяснили все юридические и моральные трудности. Даже после того, как Бальфур сообщил плохие новости, британский министр иностранных дел Эрнест Бевин упорно стремился к уничтожению файлов. В начале октября Бевин спросил «что если отрывки, о которых идет речь, будут уничтожены Госдепартаментом, а не переданы нам».
Опять же закон оставался непреодолимой преградой, адвокат Госдепартамента Герберт С. Маркс формально предупредил Ачесона о «радикальном наказании», которое ждет правительственных лиц за порчу официальных документов.
Это привело к очередной просьбе Бевина, чтобы американцы хотя бы уничтожили все дубликаты файла.
В октябре после трех месяцев внутренних споров в Госдепартаменте, новый госсекретарь Джеймс Ф. Бирнс, формально проинформировал британского посла, лорда Галифакса, что из-за юридических и исторических причин они не были готовы уничтожить файлы. Бирнс, однако, сумел подсластить пилюлю: «Британское правительство уверено, что Госдепартамент предпримет все возможные меры, чтобы предотвратить любую публикацию документов, находящихся в их распоряжении, касательно герцога Виндзорского без предварительной консультации с британским правительством».
