В том же месяце Фрэнк Робертс, помощник заместителя министра в Министерстве иностранных дел, должен был подготовить документ Кабинета таким образом, чтобы немцы могли вернуть свои записи – они выбрали замок Гюмних в Вестфалии для хранения и исследования – если Британия могла оставить Виндзорский файл. Кабинет одобрил предложение, Черчилль убеждал: «Должны быть предприняты все меры, чтобы извлечь эти (Виндзорские) документы из тех, что передадут обратно Германии».
Единственным утешением в этом дополнительном осложнении было то, что спорный материал, который относился к событиям 1936 года, официальные историки не планировали публиковать в ближайшем будущем. На самом деле, материал наконец был выпущен в 1966 году, спустя 30 лет после правления короля в серии С, томе V.
Чего нельзя было сказать о главном Винзорском файле. На встрече редакторов в июле 1954 года Свит и французский редактор Бомон вернулись к атаке, несмотря на то, что столкнулись с ярой оппозицией в лице Уилера-Беннетта и Е. Ллевеллина Вудворда – который и предложил проект – и пяти других выдающихся историков, включая мисс Ламберт, главного редактора.
Как позднее запротоколировал Джеймс Пассан: «Совершенно очевидно, что если такая программа (продолжение серии D) будет принята, обсуждаемые документы будут опубликованы в 1956 году, если проект до этого времени не развалится». Единственным способом помешать публикации Виндзорского файла было совершить безумие и разрушить весь проект, тем самым ставя под угрозу основную цель, а именно донести до немецкого народа их безумие.
В меморандуме для оправдания продолжения серии D и последующей публикации Виндзорского файла доктор Свит утверждал, что решение о приостановке работы было «принято по указу правительства», а не из исторических соображений. В результате, текущая позиция была неудобной и граничила с «невыносимой». Ламберт была в ярости и жаловалась Пассану, что поведение Свита было «ужасным». Она дала понять, что могла бы приступить к публикации тома Х серии D, только если Черчилль и Кабмин откажутся от каких-либо возражений.
Вскоре после этой трансатлантической битвы историков Черчилль получил раннюю реакцию на вероятное воздействие немецких дипломатических докладов относительно герцога Виндзорского. В ноябре 1954 года военная деятельность герцога Виндзорского стала известна в совершенно другом официальном томе, в этот раз в Томе VIII серии D, где в январе и феврале 1940 года немецкий посол в Гааге докладывал о поведении герцога.
Граф Юлий фон Зах-Буркерсрода, немецкий министр в Гааге, сообщил в двух докладах от 27 января и 19 февраля 1940 года, что герцог «не был полностью удовлетворен своей должностью» и искал поле деятельности, где бы он имел активную, а не чисто представительскую роль (все это было правдой и казалось, ничего конфликтного в этом не было). Зах-Буркерсрода продолжил: «Он нелестно выражался о Чемберлене, которого он особенно недолюбливал и кто, как он думает, был виновен в его изгнании».
Во время краткого визита в Лондон в этом месяце герцог отделался от вопросов журналистов и сказал, что документы были поддельными. Его давний защитник Уинстон Черчилль, выступая в Палате Общин, также затронул проблему, поставив под сомнение источник обвинений.
После того, как эти три документа выбрали, чтобы включить их в Восьмой Том, они были доведены до моего сведения. Я счел уместным показать их Герцогу Виндзорскому и 25 мая сказал ему, что в этом году они будут опубликованы в США и чуть позже в Британии. Его Королевское Высочество не возражало. Он думал, и я с ним согласился, что к ним отнесутся с презрением… Они, конечно, не соответствуют действительности.
Затем он сделал паузу и добавил: «Они могут остаться в своеобразной области, которую эта формула описывает как „наивысшую ученую объективность“».
Кажется, что остроумная колкость Черчилля в сторону международной группы историков, приглушенная реакция и скудность заголовков в прессе, убедили премьер-министра ослабить бразды сопротивления относительно публикации. Всего 6 недель спустя, 23 декабря 1954 года, британский посол в Вашингтоне встретился с Дугласом МакАртуром II, советником Госдпартамента. Он сказал ему, что британца больше не будут мешать публикации документов тома Х серии D и что они должны быть выпущены в установленном порядке. Он попросил предупредить Британию хотя бы за два месяца до публикации, чтобы они могли подготовить ответы на вопросы касательно поведения герцога.
Вскоре после этого, в январе 1955 года, в тот же месяц, когда герцог встретился с президентом Эйзенхауэром в Белом доме, экс-король разрабатывал свою общественную позицию по поводу предстоящего издания «запретного» файла. Как заметил его биограф Фрэнсис Дональдсон, для советников герцога и близких ему людей было не секретом, что в период, когда он получил эту информацию и до публикации документов, он был «чрезвычайно несчастным и обеспокоенным» человеком.
Он спросил своего старого друга и адвоката сэра Уолтера Монктона подготовить соответствующее заявление:
«Я считаю важным… что официальное опровержение Министерства иностранных дел должно иметь совершенно общий характер и должно игнорировать все предполагаемые антибританские заявления, приписанные мне, как набор лжи… А что касается… вашей силы убеждения… было бы справедливо подчеркнуть, что я вовсе не нуждался в убеждении, чтобы, во-первых, вернуться в Испанию, а во-вторых, отправиться на Багамские острова 1 августа, дата, которую предложил Уинстон и с которой я согласился».
Если герцог ожидал неизбежного, то королевская семья еще не смирилась и запустила свое секретное оружие в лице биографа короля Георга VI Джона Уилера-Беннетта. С 1953 года он работал в Букингемском дворце и стал частью широкой королевской семьи, у него были прекрасные отношения с сэром Аланом Ласеллсем, придворными и влиятельными политиками такими, как Энтони Иден и Гарольд Макмиллан.
Ему польстило то, что его попросили стать официальным королевским биографом и даже не пытался скрыть свое обожание королевы-матери и с большой любовью описывал, с какой «милостивой добротой» она отнеслась к нему на их первой встрече в Букингемском дворце.
«Королева Елизавета, прекрасная в своем трауре, встретила меня с теплотой и обаянием, которые я никогда не забыл и которые остались неизменными на протяжении последующих лет, в течение которых она была прекрасным другом для Рут (его жены) и для меня». Их связывала такая дружба, что он посвятил последнюю главу его мемуаров королеве-матери.
Он был очень восприимчив к требованиям дворца, в частности к холодным отношениям с герцогом и герцогиней Виндзорскими, и обходил эту тему в королевской биографии. Как по существу отметил профессор Свит: «В конце концов, за время после его отречения герцог Виндзорский получил одно предложение и одно поверхностное упоминание в томе из 891 страниц».
Даже это скромное включение продемонстрировало разлом в самом сердце Дома Виндзоров. Когда герцог спросил Уилера-Беннетта, которому он помог с детскими воспоминаниями о своем брате, просмотреть отрывки рукописи, где речь шла о нем, дворец увиливал и не хотел отправлять ему соответствующие страницы. Они смягчились только после угрозы судебным иском. В июле 1956 года он написал своему адвокату сэру Джорджу Аллену:
