– Либо, – продолжал он, – этот тип вовсе не подлец, а полнейший идиот и потому испортил все, что только можно было испортить.
На моем лбу залегла складка. Нечто подобное я уже слышала от Алекс.
– Что ты имеешь в виду? – осведомилась я.
– Да все очень просто, Эмили. Мне трудно себе представить, чтобы человек был так расчетлив и настолько далеко зашел. Спрашивается, зачем он это сделал? Неужели он полгода бегал за тобой только для того, чтобы сделать больно? Ему-то от этого какая польза?
Эти вопросы были для меня не новы: я задавала их себе тысячу раз и до сих пор не нашла ответа.
– Бывают просто плохие люди, я этого не отрицаю, – продолжал отец. – Иногда невозможно найти объяснение, почему они поступают плохо. Я чувствую подобное недоумение каждый день, когда открываю газету и читаю новости. Но если рассуждать об истории, которую ты рассказала, Эмили, то нельзя не взглянуть на произошедшее и с другой точки зрения. С точки зрения мужчины. Из-за чего мужчина способен наделать глупостей? Из-за женщины. Когда мужчина влюбляется, он становится самым беспомощным созданием на земле.
Это еще что за теория? Как минимум весьма смелая, на мой взгляд.
– Вы, женщины, имеете над мужчинами гораздо больше власти, чем думаете, – продолжал он. – Вы цепляетесь к мелочам и заморачиваетесь по поводу ваших мнимых физических недостатков, которые не отвечают общепринятому представлению о «прекрасном». Вы вечно гоняетесь за идеалом. А идеалов не бывает. Если женщина – любая, какую ни возьми – действует правильно, она способна очаровать практически любого мужчину. Но большинство женщин осознают эту власть только после десяти лет брака. И тут-то для нас наступают непростые времена. – Отец тяжело вздохнул, а я слегка усмехнулась.
Мой взгляд снова устремился на озеро, в гущу плотного тумана. Я пыталась разложить по полочкам то, что сказал отец, но у меня не очень-то получалось.
– А сам он что сказал? – спросил отец. – Как его там?.. Этот мужчина. Что он сказал, когда обнаружилось, что эти письма слал он? Ты же потребовала объяснений? Или нет? Он признался, что хотел тебя одурачить? Или отрицал это?
М-м-м…
М-да…
Фух…
Хороший вопрос.
– И то и другое, – сказала я.
– И то и другое? Поясни, пожалуйста. Что именно он сказал?
– А что в таких случаях говорят? Извини-прости, я совершил ошибку и так далее. Какая разница, что человек лопочет, если его застали на месте преступления!
– Но как он объяснил свои цели? Должен же он был сказать, зачем все это затеял?
– Ну, вроде как хотел выведать обо мне побольше.
– Вот прямо так и сказал? Слово в слово?
Я кивнула.
– А что ему еще оставалось? Все было очевидно. Отрицать не имело смысла.
– Хм. – Отец сложил руки на животе и стал крутить большими пальцами. – Сильный аргумент. Но, боюсь, в пользу как раз таки моей версии.
Я все равно склонялась к версии номер один, но, возможно, стоило упомянуть еще об одной мелочи?
– Ну хорошо, – тихо проговорила я. – Не так-то много он успел сказать. Я быстро убежала. Но какая разница? О чем тут, в сущности, еще говорить?
По какой-то совершенно не ясной мне причине отец усмехнулся.
– Так я и думал. Шанса объясниться ты парню толком не дала.
Я закатила глаза и откинулась назад.
– И как давно все выяснилось? – поинтересовался отец.
– Примерно за две с половиной недели до моего приезда в Нойштадт.
– Понятно, – отозвался отец. – Он предпринимал еще попытки с тобой поговорить?
– Нет, больше он не объявлялся, – ответила я. – Впрочем… – Я кое-что вспомнила. – Однажды он позвонил мне среди ночи и повесил трубку. Ну то есть я думаю, что это был он.
– Бедняга. Если ты ему и впрямь небезразлична, он, наверное, очень хочет все исправить.
Трудно не согласиться.
– А если ты сама попробуешь поговорить с ним?
– Я? – Я округлила глаза. Иногда, конечно, я веду себя как мазохистка, но не до такой же степени!
– Мне просто кажется, что тебе самой это нужно, – пояснил отец. – Похоже, что многие вопросы так и остались без ответа. И хотя ты вроде как его приговорила, но похоже на то, что ты не уверена в приговоре на сто процентов.
Карман моей куртки застегивался на молнию, а к молнии была приделана ленточка. Я зажала ее между пальцами, потянула вниз до упора и обратно. Снова и снова.
– Пока у тебя остаются вопросы или малейшее сомнение, ты не сможешь покончить с этой историей, – продолжал отец. – Разумеется, если ты категорически не желаешь больше с ним объясняться, тебя никто не заставит – воспринимай это просто как добрый совет. Главное – все прояснить, а уж какие последствия ваш разговор может иметь, не так важно. Не об этом сейчас речь. Даже если он просто идиот, он наломал дров. И только от тебя зависит, сможешь ты его простить или нет.
Отцовские слова были словно удар под дых. Еще раз поговорить с Элиасом? Встретиться с ним? Посмотреть ему в лицо?
Одна мысль об этом приводила меня в ужас.
– Ладно, шут с ним. Знаешь что не менее важно, Эмили? – спросил он.
Я покачала головой.
– Ты имеешь полное право его ненавидеть. Если он действительно затеял все это лишь для того, чтобы сделать тебе больно, он ничего другого не заслуживает. Но хватит винить себя.
– Но ведь это так глупо, папа! Так чудовищно глупо! Я должна, должна была догадаться!
– Эмили, – перебил он, – насколько я тебя знаю и насколько понял из твоего рассказа, ты вела себя вовсе не как наивная дурочка. Парню было не так-то просто добиться твоего доверия. Что еще ты могла? Готов побиться об заклад, что любая другая женщина сдалась бы гораздо раньше. Раз ему удалось завоевать твое доверие, он, стало быть, вел себя очень убедительно. Тем хуже, если он действительно хотел просто злоупотребить им. Но твоей вины тут нет. Ты ничего не могла сделать. Поэтому перестань казниться. Ты не совершила никакой ошибки. Это он должен себя упрекать, а не ты. Ты просто влюбилась – может быть, не в того человека. Но тут уж ничего не поделаешь: если человек влюбился, это не значит, что он слабак или дурак.
Конечно, его слова звучали разумно, но, когда тебя все это касается напрямую, не получается рассуждать так же здраво. Элиас однажды уже разбил мне сердце, но я снова связалась с ним. Как же тут себя не винить? Как тут себя не возненавидеть?
Я чувствовала, что отец не сводит с меня глаз. Голова моя поникла.
– Он действительно сделал тебе очень, очень больно, да?
Никогда еще обычный кивок не давался мне с таким трудом.
Отец обнял меня за плечи и привлек к себе.
