Дома мама, как и обещала, позвонила Алене. Я пожелала родителям спокойной ночи и уползла к себе в комнату. И до утра ворочалась в постели, не смыкая глаз.
Глава 13
На заре
Говорят, когда что-то близится к концу, напоследок оно еще раз расцветает пышным цветом. Верное наблюдение. Последние дни, которые мне оставалось провести в Нойштадте, стали для меня бабьим летом – даром что стояла зима.
Все время мы проводили впятером: Инга, Алена, мои родители и я. Ездили то туда, то сюда, гуляли по рождественским ярмаркам или часами сидели вместе и говорили обо всем на свете. Будь с нами еще и Алекс, все было бы совсем как прежде.
Чем больше времени я проводила с малышкой Лигейей, тем больше к ней привязывалась. К концу каникул мне хотелось спрятать ее в чемодан и увезти с собой. Она боялась меня все меньше и меньше и однажды вечером, когда мы сидели в гостиной у Шварцев, по собственному желанию запрыгнула мне на колени. Я знала, что у Алены и Инго ей будет хорошо, но, прощаясь с ней, чувствовала себя так, будто после Элиаса я уже второй человек, который ее бросает.
Как бы мне хотелось, чтобы эти последние дни в Нойштадте тянулись подольше – но как бы я ни цеплялась за каждый час, за каждую минуту, они ускользали сквозь пальцы. Бабье лето пролетело стремительно. И скоро наступил день отъезда.
Вокзал, откуда отправлялись поезда до Берлина, находился в соседнем городке. Отец был занят в пожарной команде, а мама после аварии боялась садиться за руль. Поэтому отвезти меня вызвалась Алена. Она вела машину и сосредоточенно следила за дорогой. По радио играла древняя песня «Отель “Калифорния”». Я смотрела в окно на заснеженные поля и серо-голубое зимнее небо.
С каждым метром, который мы оставляли позади, я приближалась к тому месту, откуда сбежала шесть недель назад. Кровать, шкаф с диском и толстовкой, необходимость жить в непосредственной близости от Элиаса, наша с ним история, которая связана с огромным количеством мест в Берлине, – все это поджидало меня. Мне казалось, что машина едет не туда!
Но увы – выбора у меня нет. Придется вернуться. Вернуться в мою прежнюю жизнь. Уже завтра у меня первая смена в «Пурпурной дымке», и до начала семестра остаются считаные дни.
Между тем я столько раз возвращалась мысленно к Рождеству, к столкновению с Элиасом в темном коридоре и к нашему путаному разговору, что мне начало казаться, будто все это происходило со мной раз десять. К воспоминаниям примешивался какой-то непонятный привкус. Стоило закрыть глаза, как я вновь слышала его голос, слышала, как он цитирует рассказ о леди Лигейе и слова оживают, срываясь с его мягких губ. Я знала, что теперь всякий раз, когда буду перечитывать этот рассказ, в моей голове будет звучать его голос.
Я вспоминала, как несколько месяцев назад, стоя перед письменным столом, вытащила из-под груды листочков книгу Эдгара Аллана По. Тогда Элиас буквально вырвал ее у меня из рук, сунул в шкаф и вообще вел себя весьма странно.
Зачем он выведывал обо мне информацию, если потом не извлекал из нее ни малейшей выгоды? Почему, к примеру, не сказал мне, что уже много лет фанатеет от По – ведь это был отличный способ произвести впечатление?
Мне вспоминались другие подобные случаи, в которых он тоже вел себя довольно бестолково – если, конечно, исходить из того, что его главной целью было меня одурачить.
А письма? Теперь, когда я знаю, что в них не все сплошная ложь, можно ли предположить, что и другие упомянутые в них факты – чистая правда?
Я вздохнула. Вопросы, на которые я уже два месяца не могла найти ответов, как бы часто ни прокручивала их в голове… Неразрешимая загадка, достигшая апогея, когда я столкнулась с Элиасом в коридоре возле ванной.
Что у него в голове? Сначала он пошел за мной до самого туалета – по крайней мере теперь я не единственная, кто так делает, – затем наговорил кучу чепухи, а в конце концов обиделся насмерть и хлопнул дверью, потому что я, видите ли, сказала, что его «объяснение» – курам на смех. И теперь меня неотступно мучает вопрос: что же это было за объяснение?
Уж не пропустила ли я чего?
Ведь тогда, на лестнице, он как будто хотел мне что-то объяснить, но я ему и слова сказать не дала. «Мои мотивы изменились».
Но зачем ему понадобилось продолжать всю эту затею с Лукой? И почему за прошедшие восемь недель он так и не предпринял ни одной попытки объясниться еще раз, в спокойной обстановке?
И почему я, дурочка, сижу и всерьез размышляю: а вдруг он все-таки испытывал ко мне какие-то чувства? Пора бы усвоить, что едва я осмеливаюсь поверить – тут-то все и рушится.
Я прислонилась головой к холодному стеклу.
– Ау, Эмили, – ласково позвала Алена. – Ты опять где-то витаешь. С тобой все в порядке?
Я снова села прямо.
– Просто задумалась. Не могу понять, рада я или нет, что скоро вновь окажусь дома.
– Честно говоря, мне тоже грустно везти тебя на вокзал, – отозвалась она. – Но жизнь продолжается. И в Берлине веселее, чем в нашей глуши, разве нет?
– Наверное, – отозвалась я, разглядывая свои руки.
– К тому же, я думаю, в Берлине есть человек, который скучает по тебе гораздо больше, чем мы.
Я повернулась к ней.
– Что… Как… О ком ты? – Неужели Элиас ей что-то рассказал?
– Об Алекс. О ком же еще? – удивилась она. – А ты о ком подумала?
Я снова перевела взгляд на дорогу и глубоко вздохнула. Так и параноиком недолго стать.
– Ни о ком. Я просто туго соображаю, – пробормотала я.
– Понимаю, – отозвалась Алена. Что-то в ее тоне мне не понравилось, и ее взгляд скользнул по мне хоть и быстро, но все же медленнее, чем надо.
– Тебе удалось хоть немного утешить Алекс? – поинтересовалась она.
Я вскинула брови:
– Ты имеешь в виду, после того как она в гостях у будущих свекра и свекрови, несмотря на многозначительные покашливания Себастьяна, накинулась на толстую женщину из рекламы косметики? Цитирую: «Как таких вообще пускают на телевидение? Да еще рекламировать косметику! На лечение ожирения уходят огромные средства. Кроме того, это просто некрасиво! Как женщина может запустить себя до такой степени?» А мать Себастьяна в ответ рассказала, что недавно с помощью «Диеты весонаблюдателей»
[5] сбросила тридцать килограммов и вот уже пять лет работает на местном телеканале.
Мы с Аленой прыснули. В моем пересказе эта сцена выглядела очень смешно. Алекс в своем репертуаре. Я убеждена, что запал, с которым она произносила эту убийственную тираду, имел мало общего с ее реальными чувствами – но нужно хорошо ее знать, чтобы понимать, как она может завестись на пустом месте. Думай, прежде чем говорить. Сколько раз я ей это повторяла? И судя по всему, напрасно.
