IV
Отношения А. С. Пушкина к обоим Геккеренам
Пушкин почувствовал к старшему Геккерену антипатию с первой встречи, и выразился о нем Филиппу Филипповичу Вигелю – как этот последний пересказал при мне моей матери – таким образом: «Mon cher, cet homme-la me fait 1’efet d’un Janus a double face»
[49].
Вскоре по заключении знакомства – продолжал Вигель – Пушкин, встретив Геккерена у графини Фикельмон, услышал фразу этого господина хозяйке: «Voila votre fameux poete qui arrive» (Вот идет ваш знаменитый поэт), причем стоявший возле Геккерена Дантес якобы иронически усмехнулся. Пушкин принял-де эту фразу в дурную сторону, не взял протянутой ему Геккереном руки и отвечал: «Je vous en felicite, monsieur l’ambassadeur» (С чем вас и поздравляю, г-н посланник), а затем, отозвав в сторону Вигеля, заявил ему, Филиппу Филипповичу: «Savez vous, mon cher, que je ne puis supporter ce petit ton goguenard de Haeckeren en presence de son benet de fls, et surtout en presence de ma femme; mais je le chatirai d’importance en temps et lieu» (Знаете, мой милый, я не могу выносить насмешливого тона Геккерена в присутствии его болвана сына и в особенности в присутствии моей жены; но накажу его больно в свое время и в своем месте).
Впоследствии Пушкин принял еще более к сердцу переданные ему Натальей Николаевной слова Геккерена-старшего, хотя и высказанные в виде шутки, что ей-де следует разойтись с мужем да заменить его лицом более к ней подходящим, о чем упомянуто мною выше.
Услышав об этой выходке Геккерена от самой Натальи Николаевны, Александр Сергеевич (как она сообщала моей матери) заметил: «Все, что знаю, Геккерен вместо того, чтобы заботиться о делах своих Нидерландов, сует свой нос в другие места, праздный человек!» (Tout се que je sais, Haeckeren, au lieu de vaquer aux afaires de ses Pays Bas, fourre son nez ailleurs, faineant qu’il est!).
Эта же именно выходка Геккерена-старшего и подкрепила возникшее у дяди Александра подозрение, что подметные письма – дело рук дипломата, стакнувшегося с врагами Пушкина.
«Сердце сердцу весть подает, – говорила моей матери Анастасия Львовна Баратынская. – Кто кого первый возненавидел – Геккерен ли твоего брата, или наоборот – не знаю. Скорее всего, взаимная антипатия проявилась одновременно. Геккерен старался вредить Пушкину везде, где только мог».
Касательно отношений Пушкина к Дантесу ограничиваюсь рассказом троюродного брата поэта и матери моей, барона Николая Романовича Бистрама
[50]. Этот рассказ я сам от него слышал на излюбленном им немецком языке в 1864 году.
«Мой кузен Александр, – сказал мне Бистрам, – познакомясь с Дантесом у графини Бобринской за полтора года до дуэли
[51], враждебно к нему не относился; но общего знаменателя между ними не было и быть не могло, ни по летам, ни по характеру. Александру этот фатишка не мог приходиться по вкусу (Alexander konnte nicht an diesen Geek Geschmak finden). Однако Пушкин, вращаясь в большом свете и имея слабость подражать во всем этому свету (da ег die grosse Welt verkehrte, und die Schwache hatte der grossen Welt in allem nachzuahmen), не мог запереть дверей модному французу так же, как и его, так сказать, отцу. Пушкин принял Дантеса вежливо, как человек, знакомый со светскими приличиями, и на первых порах обращался с ним ласково, улыбаясь подчас его забавным шуткам. Но когда шуточки стали выходить из границ приличия и появились на сцену постоянные котильоны и мазурки на балах с женой Александра, сопровождаемые плоскими анекдотами, то Пушкин дал почувствовать Дантесу, впрочем, совершенно деликатно, что такое поведение ему не совсем по нутру. Тем не менее, опять подчиняясь законам высшего общества, где над ревнивыми мужьями смеются, Пушкин не обнаруживал, будучи, однако, ревнивым как турок, своего болезненного, мучительного чувства и выжидал, пока до него не дошел слух, что Дантес начал хвастать (sich zu prahlen) перед многими, будто бы жена Пушкина, оценив его ум и красоту, едва ли в него не влюбилась, с чем не преминули его поздравить завистницы жены поэта – охотницы посудачить (willig zum klatschen). Тогда только мой кузен стал к Дантесу в неприязненные отношения, считая его способным на всякий неблаговидный поступок; Пушкин посмотрел на сватовство Дантеса, предложившего руку его свояченице, как на ловко придуманную увертку (eine listig bedachte Ausfucht) от предложенной уже Александром дуэли».
К этому рассказу Н.Р. присовокупил известный факт, как Пушкин, получив за обедом письмо Дантеса о его желании обвенчаться с Е. Н. Гончаровой, обратился к находившемуся у него знакомому – фамилии Бистрам не называл – со словами: «И отец, старый плут, и его мальчишка сын – яблоки от одного и того же дерева» (Und der Vater, der alte Schalk, und der Bengel, sein Sohn, sind Apfel von einem und demselben Baume).
«Наконец, – заключил рассказ Н. Р., – ненависть свою к Геккерену Александр изобразил как нельзя рельефнее секунданту врага, виконту д’Аршиаку, – утром в день дуэли, – сильной французской выходкой: «La premiere fois que je rencontrerai les Haeckeren, – pere ou fils – le diable n’a qu’a les emporter tous les deux – je leur cracherai à la figure, si la rencontre n’aura pas lieu aujourd’hui meme» (Первый раз, когда встречу Геккеренов, отца или сына, – черт побери их обоих, – я плюну им в лицо, если встреча не состоится сегодня же).
Поединок и состоялся в тот же день – в среду, 27 января 1837 года, – близ Комендантской дачи.
V
Помолвка Е. Н. Гончаровой. – Письмо Бенкендорфу. – Ходатайство графа Соллогуба. – Свадьба. – Поведение Дантеса
Обе свояченицы дяди Александра – Екатерина и Александра Николаевны Гончаровы – поселились в доме поэта вскоре после его свадьбы
[52], над чем подтрунила моя мать в письме к нему из Варшавы в следующих строках: «У тебя, как вижу, не одна, а целых три жены»
[53]. Весной же 1836 года она пишет моему отцу из Петербурга в Варшаву, между прочим, следующее:
