Она заставляла воспринимать как данность все новое, необычное, невероятное…
– Хрюшки улетели! – радостно произнес я и вдохнул полной грудью.
Там вдалеке, куда умчалась стая поросят, виднелся фиолетовый лес. Он был растянут толстой фиолетовой полоской по линии горизонта, представляющей собой нечто, зажатое между оранжевым и зелёным цветами.
– Куда?
Вопрос риторически выстрелил в небо. Небо как всегда не ответило.
«Тишина», – подумал я.
Но здесь и сейчас тишина не являлось врагом или неприятностью.
Сегодня мне нравилась тишина. Сегодня я хотел в ней раствориться.
– Наверное, прямо…
Я зевнул, оглянулся, предположил…
– Кажется, мне здесь нравится.
Ещё раз посмотрев по сторонам, я пришёл к выводу, что это действительно так. Мне нравилось оранжевое небо, лишенное солнца…
«Или же это одно сплошное солнце, затмевающее собой весь небосклон…».
Незаметно для себя, я расширил границы мировосприятия. Безумные вещи автоматически подгонялись мной под научно-обоснованные гипотезы. И фиолетовые деревья перестали попахивать экзальтированной новизной. Они вдруг стали чем-то обычным, простым…
Легкий прохладный ветерок начал обдувать моё лицо и шею, которые успели истомиться от знойного климата неизвестной местности.
«Точно!!!»
Мои размышления подтолкнули меня к необходимости вспомнить причину, заставившую меня оказаться под огромным фиолетовым дубом.
«Задание профессора!!!»
Да, мне было поручено важное секретное задание. Но потом что-то категорически пошло не так. Я оказался в странном подземелье, потом встретился со странным человеком и как итог – выбрался на свет божий.
«Мы были созданы богом, но сами выбираем то, во что собираемся превратиться…», – слова из старой телевизионной проповеди внезапно обособились в хитросплетении извилин моего головного мозга и вопиюще непростительно перетянули на себя все внимание пошатнувшего разума.
– Как? – задал я вопрос и огляделся в третий раз.
Лишь тогда я подметил, что возврат в маленькую серую коморка невозможен. Красная стеклянная дверь исчезла. Я видел лишь фиолетовый лес, фиолетовые горы, гладь фиолетового озера… И над всем этим царственно существовало темно-оранжевое небо.
– Оно безупречно, – самозабвенно произнес я, а потом бросил взгляд под ноги.
Под ногами росла трава привычного зеленого цвета.
– Отлично…
Мне всегда нравилась трава. Её зелёный цвет радовал глаз. Её одухотворяющий аромат пьянил. Её бескрайние просторы позволяли осознать неминуемое торжество жизни над смертью. Трава всегда была для меня интересным зрелищем, интересным существом. И поэтому в месте, где большинство вещей и событий неизбежно выходили за рамки обычного и нормального, она и вовсе становилась чем-то невероятно особенным, могущим, бескрайним.
Ведь она существовала не в каком-то извращенном, а своём привычном виде – с тонкими стебельками, колышущимися на ветру, с желтыми и коричневыми прожилками на листочках, с ползающими по ним жучками, червячками, монотонным стрекотанием кузнечиков. И в то же время она раскинулась своей изумрудной зеленью на огромную площадь равностороннего треугольника, зажатого между фиолетовыми горами, фиолетовым лесом и фиолетовым озером. Вот и нельзя было игнорировать большой скрытый подтекст. От него, конечно, можно было бы отмахнуться, как от трёх мух, что уже успели облюбовать мою шею и теперь периодически жужжали мне об этом то в левое, то в правое ухо. Но в конечном итоге все равно становилось понятно, что зеленая-зеленая трава растёт на треугольной равнине не просто так.
«Интересно».
Иногда по зеленой поверхности пробегали короткие зеленые волны. Иногда над зеленой поверхностью пролетали летающие поросята.
А в остальном зелёная страна жила тихо и мирно. Всегда оранжевое небо над ней не посылало никаких проклятий. Летающие поросята летали быстро и без выраженных беспокойств. Одинокий фиолетовый дуб, растущий между центром зеленой равнины и её краем, упирающимся в большое глубокое озеро с фиолетовыми волнами, фиолетовыми чайками и фиолетовыми кувшинками, был всего лишь молчаливым свидетелем рождения и умирания.
– Чудо, – прошептал я.
Мне слишком долго приходилось прятаться в городских чуланах. Они всегда были полны спертого воздуха, бетонной пыли и ограничивающих волю к жизни арматур.
– А здесь мне нравится, – заявил я, прибавив громкости в голосе.
Затем я запрокинул голову и бросил взгляд в темно-оранжевую высь.
«Да, она непривычна. Здесь все непривычное», – подумал я, – «Но в остальном здесь намного лучше, чем в Москве, Твери или каком ещё селении глупых бездушных людей, устраивающих из своих прежде наполненных перспективами жизней один сплошной и бесконечный ФАНТАСТИШ БЛЯСТИШ».
Внезапно во мне возникло некое новое ощущение. Ничего подобного я ранее не ощущал. Даже пресловутые говорящие спазмы из живота не шли с ним ни в какое сравнение по уровню оригинальности. К тому же оно родилось совсем не там, где рождались спазмы.
Оно возникло выше. И в отличие от спазмов, имевших нейтральный эмоциональный характер, оно мне нравилось. Оно заставляло меня с гигантским энтузиазмом радоваться необычным краскам необычного мира. И вроде как это чувство даже походило на небольшой концентрический оргазм, неожиданно разразившийся в области диафрагмы.
– Блаженство, – необъяснимым образом правильное определение самопроизвольно спрыгнуло с языка.
А вот веки опустились отнюдь не сами собой. К этому привело последовательно полученное умозаключение, утвердившее мысль о том, зрительный взгляд на столь необычный мир, именуемый Фиолетовой Дубравой, предельно узок и ограничен. Ну а закрыв глаза, я тут же понял насколько может освободить чувственную природу человека темнота под пеленой век.
Что я видел до этого?
Поле, лес, горы, озеро, летающих кабанчиков…
Хватило пальцев одной руки, чтобы все пересчитать.
«О, как же беден зрительно воспринимаемый мир», – подумал я.
Фиолетовый цвет, зелёный цвет, оранжевый цвет…
И все!!! Но…
«Не все так просто???»
Да, я понял. Но этого было недостаточно. Теперь была необходимость прочувствовать.
«О, Боже! Что это? Кажется, похоже на запах земляничного варения…».
Первым включилось обоняние. И вот уже появилось первое ощущение. Понятное дело, что о наличии земляничного варенья речь не велась. Все-таки я стоял в поле зеленой травы высотою в двадцать сантиметром или около того. Был ещё громадный и могучий фиолетовый дуб. Но разве это считается? Впрочем, кто его знает? Я не мог смелым абсолютизмом утверждать, что висит, а что не висит на дубе том. Ведь прежде на нем пребывали горласто хрюкающие поросята. Но теперь их не было. Был запах земляничного варенья. И он интриговал своей невозможностью. Но не долго…
