– В Москве.
– В Москве?
– Да.
– Но зачем?
– Время вопросов и ответов еще не пришло.
Мои лицедейские планы никогда не распространялись на столицу. И не потому, что они отражали незыблемую скромность моей натуры. Напротив, я всегда хотел невозможного. Только вот наложить лапу на Москву до сих пор не представлялось шанса.
Ранее для меня она была чем-то заоблачным и неприступным, неким туманным Альбионом вдали. Но теперь я чувствовал порог перемен и знал, что нежданный день пришел. И хотя мне не было известно, будет ли завтра теплиться жизнь в моем теле или нет, я был уверен, что следующие поколения не забудут моего пути к вершине мира.
Как только машина остановилась, мне сказали:
– Выходим.
Было как-то слишком поздно для сопротивления, да и бежать было некуда. К тому же я все же хотел пройти этот путь до конца и слегка погеройствовать. Рука нащупала нужный рычажок, потянула на себя и дверца приоткрылась. Вырвавшись из плена тонированного стекла, я тут же попал под солнечный душ. На мгновение пришлось прищуриться, но так было намного лучше.
– Пошли, – раздался очередной приказ.
Когда зрение немного пришло в себя, я успел рассмотреть вывеску «Рога и копыта». В следующее мгновение мы вошли внутрь. Несколько шагов вернули нас к полумраку, посреди которого нас встретила дамочка с серьгами до плеч.
– Добро пожаловать. Столик?
– Нас ждут, – ответил Дотц в своей мрачной манере.
Дамочка не стала напрягать нас своим неуместным присутствием, и мы без промедления проследовали дальше до тех самых пор, пока не остановились возле одного из столиков.
За ним сидел здоровенный бугай со здоровенным пузом и что-то старательно пережевывал, ковыряя вилкой в тарелке. При нашем появлении он скорчил отвратную рожу и недовольно промямлил:
– Что-то вы долго.
– Виноват, – покорно ответил Дотц.
Как бы раздумывая над вердиктом, бугай сделал глоток красного вина, что плескалось в бокале рядом с ним, и лишь потом благосклонно пожелал:
– Садитесь.
Вопреки моей уверенности, что вот сейчас все и начнется, ничего не случилось.
Мы уселись, а потом в скупой безмятежности наблюдали, как бугай насыщает свое брюхо. Все выглядело так, будто никто никуда не торопится.
С другой стороны, я точно не спешил умирать.
Пока кто-то смотрел, а кто-то трапезничал, на сцену выскочил мужик с микрофоном и заорал так, что едва не взорвал динамики:
– А сейчас нам споют наши гости из солнечной Грузии!
И как от эффекта волшебных заклинаний из-за кулис появились три товарища с кинжалами, которые стали кудахтать на ломаном русском:
Хах-то летом, на расхсвете захлянул в военгомат
Там моева Георгия забирать хотят в стройхбат….
Ничего ужаснее мне не приходилось ранее ни видеть, ни слышать.
На ум сразу же приходила строчка из песни популярной группы: «На сцене какие-то геи поют про войну…». После такого даже смерть показалась чем-то более милосердным. Наверняка именно поэтому я и не выдержал:
– Кто вы?
Вопрос застал бугая на полуукусе. Когда первый шок прошел, его глазки гневно забегали, а в следующее мгновение ствол уперся мне в нос, так что я воочию смог ощутить холод металла и запах машинного масла.
– Кто я? Это кто ты такой? – истерически завопил бугай и в гневе отбросил вилку, – Кто ты такой, чтобы выкабениваться? А я… я – Сулейман Баскервилич, который здесь всех строит и нагибает по любому поводу. Понятно? И отныне ты будешь открывать рот только, если я захочу, будешь делать то, что я скажу. Понял?
«Ну как тут не понять, если тебе в нос тычут стволом», – думал я, одновременно каверкая старую шутку:
– Бэримор, кто это у нас постоянно рычит на болоте?
– Не волнуйтесь, сэр, это собака Баскервилич».
Было весьма забавно смотреть на эту жирную морду, которая возымела наглость считать себя пупом земли. А еще забавнее было вызывать в нем все новые и новые приступы гнева.
– Не слышу ответа.
– И не услышишь, – отвечал я.
Баскервилич явно не привык к такой строптивости.
Однако пиля меня взглядом, он усек главное, что дальнейшей словесной перепалкой ему не научить меня смирению, а падать мордой в грязь перед подчиненными ему не хотелось.
– Думаю, пришло время принять лекарство.
Скорее всего, это было чем-то вроде кодовой фразы.
Или может Баскервилича просто потянуло на патетику. В любом случае в следующие мгновение меня вытащили из-за стола без капли деликатности.
– Будет сделано, – отрапортовал Дотц, и меня потащили дальше.
По пути нам случилось вновь столкнуться с «мадам aka сережки до плеч».
– Ой-ай! – вскрикнула она и вновь исчезла из виду.
Видимо дамочка была новенькой и еще не привыкла к бандитским разборкам. Я тоже не привык, но моего мнения никто не спрашивал.
Когда процессия перевалила через порог, для пущей эффектности мне поддали пендаля, так что я, сделав четверть сальто в воздухе, приземлился на мостовую. Было неприятно, больно и унизительно.
Пытаясь очухаться после падения и подняться, я увидел как к Дотцу и его напарнику, которые стояли на крыльце и посмеивались над своей гениальной выходкой, подошел какой-то парень.
У меня не было ни сил, не вдохновения его рассматривать. Просто обычный чувак приличного вида с небольшой бородкой на лице. Он бросил взгляд на меня, потом на моих мучителей и обратился к ним со словами:
– Закурить не найдется?
«Нет», – подумал я, – «Тебе не судьба за меня заступиться. Куда важнее надышаться дымом».
Раздумья отвлекли меня от реальности. И тут произошло нечто весьма странное.
– Хлоп!.. Хлоп!..
Пока Дотц с напарником рыскали по карманам, тот парень, что стрелял сигарету, расстрелял их в упор и теперь смотрел на меня, сжимая дымящийся ствол в своей руке.
– Никуда не уходи, – сказал он и скрылся в «Рогах и копытах».
Через минуту я услышал еще один выстрел, а потом парень с пистолетом вернулся. Порыскав в карманах у Дотца, он отыскал ключи от машины, а после подошел ко мне и протянул руку.
– Давид.
– Геннадий, – ответил я, с недоверием пожимая руку.
– Садись в машину.
Мне не хотелось становиться жертвой повторного похищения, и в тоже время я не собирался оставаться на месте тройного убийства. Видя мои колебания, Давид взял меня за руку и, глядя в глаза, сказал:
