«…потому что десять лет пролетели быстро…».
В своих руках Павел держал привычный металлический поднос черного цвета с красно-синими узорами в виде птиц. На нем он удерживал стандартно организованный завтрак: маленькая тарелка овсянки, три бутерброда (с сыром, с салями и с куриным паштетом), а также большая белоснежная кружка, заполненная горячим дымящимся какао.
– Надеюсь, сегодня вы готовы поесть, как полагается? – спросил он, когда ожидание инициативы с моей стороны слишком сильно затянулось.
«А что если?» – внезапно взбрело мне в голову.
Но страх был тем, кто не давал мне проходу уже очень долгое время. И потому в тревожной обреченности я постепенно начал понимать, что по истечении еще одной секунды, ну, в крайнем случае, двух или трех, вполне закономерно произойдет все то же самое, что многократно происходило во все предыдущие разы, в конечном счете страшным образом вылившиеся в гигантскую и пугающую цифру три тысячи шестьсот пятьдесят два. И тогда, минуя все возможные условности и неуместные причуды случайно подобранных отговорок, мой внутренний голос с непристойным заискиванием поинтересовался у меня моими же собственными словами:
«А что если?»
И тогда при всем моем нежелании мне все же пришлось сделать все то, чего я очень сильно и неискоренимо боялся.
– Павел…
Корпус тела высокого и крупного мужчины в возрасте за сорок уже начал медленно поворачиваться к двери, когда я скомкано произнес его имя. Странно на что способно одно-единственное слово. Странно, что оно сработало.
«Но надолго ли?»
– Геннадий Петрович?..
Движение остановилось, но два обреченных на совместное существование человека все еще не находили в себе смелости посмотреть друг другу в глаза. Два человека все еще пытались сбежать и укрыться множеством иллюзорных одеял от всего того, что их безаппелятивно загнало в один удобно обустроенный угол.
– Павел…
Я судорожно искал в голове крайне необходимый повод, которым мне бы удалось стопроцентным образом помешать последнему из моих случайных знакомых уйти и закрыть за собой дверь навсегда.
«Когда еще ты сможешь сделать это? Когда, если сегодня твой самый последний день в этом ужасном-ужасном-ужасном месте???»
Внутренний голос, как обычно был прав во всем. Так что, несмотря на все тонны страха, поселившиеся в моем сердце из-за некоторых предшествующих событий, я все же громко и четко произнес то самое слово, которое должен был произнести много-много лет тому назад, когда все было только лишь в зачатке…
– Прости…
Ответа не последовало. Но я и не был готов к какой-либо быстрой реакции со стороны бывшего начальника военкомата, потерявшего из-за меня всю свою прошлую жизнь. Наверное, в те самые времена он был доволен собой и умеренно счастлив. И скорее всего ему не приходилось ежедневно примерять на себя каменную мимику невозмутимости, чтобы тем самым спрятать от посторонних глаз свою глубокую разочарованность и разбитость.
– Прости…, – повторил я.
Хотел еще раз. Но как оказалось, раскаяния было уже предостаточно.
– Вы не виноваты…, – еле слышно прошептал Павел, – Вы не виноваты… это все они… это все они… проклятые негодяи…
Помимо этих запечатленных мною на бумаге слов было еще много и по большей части все они требовали самой упорной цензуры. Причиной тому были эмоции, что хлестали через край. Ну а как только словарный запас моего личного надзирателя себя наконец-то исчерпал, Павел все-таки сделал то самое, чего я очень долго ждал и на что никогда не надеялся.
– Простите меня, – тихо и чувственно прошептал он, полноценно развернувшись в мою сторону, после чего пристально и амбициозно взглянул в самую глубину моих зрачков, оставив в них стойкое отражение своих собственных глазных расцветок.
«Как это прекрасно», – подумал я, когда внезапно обнаружил, что они очень-очень зеленые.
Потом же… Потом эта обширная и по-прелестному слюнтявая мелодрама могла бы развивать невыносимо долго и нудно. Возможно, дело даже дошло бы братских обнимашек и ненавязчивого желания поплакаться на чужом плече. Возможно, могло бы быть и хуже.
Но к счастью благосклонный фатум сжалился над моей стоической репутацией и не допустил выше обозначенного развития сюжетной линии…
– Дрын-дрын!..
Это звонил телефон. Сразу сообразить не удалось. Видимо потому, что телефон в моей хорошо обставленной одиночной камере не так часто звонил, чтобы его писклявый рингтон сумел бы закрепиться в мозгу.
– Дрын-дрын!..
Когда же последовал второй прозвон, мне все же пришлось признать, что настойчиво донимающее слух событие совершенно не имеет никакого отношения ни к микроволновке, ни к холодильнику и тем более никоим образом не причастен к утюгу. Да к тому же Павел с ненужной благородностью услужливо подсказал:
– Это вас. Вызывают, наверное.
– Спасибо, – ответил я чисто машинально и сделал два шага в сторону телефонного аппарата, обитавшего на одной из книжных полок.
Сердце при этом почему-то нещадно щемило, словно вот-вот должно было произойти нечто невероятное и сенсационное. Я пытался справиться с собой, пытался не выдать суровому и беспощадному внешнему миру свою маленькую, всегда имевшуюся в наличии, внутреннюю слабину. О, мне всегда было известно об ее существовании. Да и у кого ее нет или не было? Но до сих пор я отчаянно старался быть самым хорошим парнем, старался выдавить из себя эту подлую гнильцу или хотя бы прижать к ногтю.
«Ты был хорошим мальчиком… Разве не пора разнообразить прерогативы?»
Черти что!.. Мой собственный внутренний голос сегодня даже и не пытался выказать мне хотя бы маломальские признаки поддержки. Однако я все равно схватил дрынкающую телефонную трубку зеленого монотонного цвета и гаркнул в нее:
– Алло!
– К вам пришли.
Других слов не было. Только такую короткую фразу просто, коротко и ясно донес до меня неопознанный голос с выраженным брутальным привкусом. И это, конечно же, немного покоробило. Но в принципе я ничего другого и не ожидал, хотя, если честно, как всегда надеялся на что-то большее, на нечто гораздо более человеческое, чем было мне доступно в последние десять лет или около этого. И тут же возник вопрос:
«А что если в этом обыденном желании теплых слов в первую очередь и таится та самая слабина, о которой я говорил раньше?»
Но мог ли я на него ответить? Не знаю. Вероятнее всего, нет, потому как никто на свете не способен окончательно и без каких-либо помарок с оплошностями разобраться в том, что творится в головах людей или в голове твоей собственной.
«Глупец!» – заявил мне внутренний голос.
«Беспечный энтузиаст», – попытался оправдаться я перед самим собой.
– Вам пора, – сказал тот, кто все еще держал в руках поднос с моим стынущим завтраком.
