– Итак, как вам уже сказал мой ассистент, у нас для вас есть нечто особенное…
– Особенное?!..
Черт, раскосый толстяк с громадной лысиной определенно не принадлежал к категории людей, имеющих при себе хотя бы минимальный запас терпения. Так что он не смог просто взять и выслушать мою заранее заготовленную в приправе из амбициозного пафоса речь, а уж потом начать делать свои не особо умные замечания…
– Надеюсь, что не этим ползучим гадом вы решили меня удивить?!..
Глубокоуважаемый Фарид в процессе произношения слов, адресованных мне, не только приземисто кричал, он также с очень большой неприязнью тыкал пальцем в сторону медленно розовеющего адвоката, погруженного в удобное кожаное кресло приятного коричневого цвета. О, он был очень недоволен.
– Нет, – сказал я в ответ.
Коротко и емко. На большее нельзя было позволить себе раздобриться. Ведь несказанно важно было придерживаться одиозно выверенного стратегического плана.
– Тогда чем?
Требуя от меня ясности и прозрачности, глава среднеазиатской диаспоры города Твери выглядел очень серьезным и, несомненно, способным очень многих напугать.
Однако мне пугаться в этой жизни было слишком поздно. И даже наоборот мне было в какой-то мере очень весело. Возможно, я даже хотел рассмеяться, разорвать себя едким пронзительным смехом. Но все веселье почему-то осталось глубоко внутри, а наружу вырвалась лишь сдержанная улыбка. Впрочем, и этого было достаточно…
«Последствия обязательно последуют…».
Это было сказано моим догадливым подсознанием. Оно хотело меня предупредить, оно хотело меня переубедить, оно хотело меня обезопасить и еще много чего оно обязательным образом хотело. Да только мое решение было необсуждаемым и непоколебимым, а любые прения по этому поводу были обречены остаться неоправданными и неуместными.
«Я делаю то, что мне хочется. И я прав, ведь так мне подсказывает мое сердце!»
Сердце действительно подсказывало кое-что, как и пристально-внимательный взгляд моих глаз, направленный на четверых основательно перекаченных амбалов, крайне толерантно именуемых грозными телохранителями.
«Они знают,… они все знают,… они готовятся».
«А готовишься ли ты?»
Еще одна хиленькая усмешка.
«Я всегда готов!»
Раскосый толстяк с громадной лысиной никак не реагировал на признаки надменного веселья на моих губах. Но это совсем не означало, что он их не видит или же старательно не замечает. Все-то он видел и все замечал. А не делал ничего, потому что были у него очень старательные подручные…
«Так-так…».
Едва заметное движение кистей мускулистых рук в направлении спрятанного под одеждой оружия позволяло сделать неизбежный вывод, что меня вот-вот попытаются пристрелить с аккуратной жестокостью.
«А не пора ли испугаться?»
«Нет. Совершенно точно нет».
Мой странный внутренний голос не понимал моих стремлений. Но я-то их совершенно точно понимал. Они были моим старательно порожденным детищем. Я видел в них логику. И эта логика управляла мной.
– Фарид Асламборавич, вы точно хотите это сделать?
Мой пристальный взгляд уже не был привязан к тому обстоятельству, что пальцы рук четырех перекаченных телохранителей теперь лежат на рукоятках блестящих и пугающих своей чернотой пистолетов и что, скорее всего, все те же самые пальцы очень скоро доберутся до смертоносных спусковых крючков.
«Ну и пусть!»
Мои глаза помимо прочего в упор не замечали Павла, стоящего немного в стороне от меня и пытающегося предугадать динамику грядущих событий.
«Нет, не надо! Это бесполезное занятие. Лучше просто стой, где стоишь. Стой и наблюдай за очередным театральным номером в моем вычурном исполнении. Остальное лишнее. Оно не к чему. Оно неуместно…».
– В смысле?
А вот и тот, на ком мое зрение было в действительности сосредоточено. И он снова со мной заговорил, причем в тоне ожидаемой глупости.
«А как иначе? Раскосые толстяки с громадными лысинами способны только на это и отнюдь не на что-то большее».
«Именно», – согласилось мое подсознание.
Ну а чертов Фарид Асламборавич зачем-то заново спросил:
– В смысле?
– В том смысле, чтобы пристрелить меня как шакала, как бешеного пса?..
Да мои слова произвели неизгладимое впечатление.
«Фурор и никак иначе!»
В короткий миг существования этого мира лицо местного главы среднеазиатской диаспоры сначала перекосило от аутентичного удивления. Удивление уступило место страху непонятного происхождения, затем смятению… И только под конец появилась странная доброжелательная улыбка палача.
– А почему бы и нет?
– Честно сказано…
«Отлично сказано».
И это было действительно так, потому что именно к этому я и стремился.
«Но к чему конкретно?..»
Моему внутреннему «я» до сих пор было слишком многое не понятно. Почему? Наверное, потому что мне как многим прочим чересчур сильно нравилось лгать самому себе и играть с самим собой в виртуозные игры. И как результат…
«Ничего хорошего».
«А разве я обещал что-то хорошее?»
Да, мои обещания в свой собственный адрес давным-давно утратили всякое и хоть сколько-нибудь возможное значение.
С некоторых пор я и мое альтерэго стали двумя лицемерными сожителями, живущими параллельными цепочками пространственно-временных событий. Так что вероятнее всего именно этот факт и заставил меня искать честности и открытости во внешнем мире, раз уж их так ужасающе недоставало внутри… К тому же так сложилось, что внешний мир сам по себе настойчиво искал недостающих качеств.
– А разве не для этого мы все здесь сегодня собрались?
Хитрый азиатский прищур Фарида Асламборавича совсем не был похож на завуалированную мимикрию жалкого мелкого кавказского адвокатишки.
«Козел!» – мысленно взорвался я, едва подумав о Муне.
Потом бросил короткий взгляд в сторону того, кто все еще пытался прийти в себя, развалившись в удобном кожаном кресле приятного коричневого цвета, и, испытав еще один приступ яростного отвращения, экзистенциально подтвердил прежнее умозаключение:
– Козел!
Как-то так странно получилось, что это умозаключение внезапно оказалось произнесенным вслух. А в заранее заготовленные планы это не входило. Но это все равно произошло. И раз уж жизнь устроена так, что произнесенные слова нельзя засунуть обратно в глотку, был вероятность оказаться в очень щекотливом положении.
Однако мне повезло, и раскосый толстяк с громадной лысиной оказался редким представителем тех самых, кто сначала думает, а уж потом стреляет.
