Юля усмехнулась. Манера мужа говорить «вообще» была ей знакома очень хорошо. В начале их совместной жизни Юля, правда, ее не замечала и слушала мужа с большим интересом. Но потом эта манера явилась для нее весьма неприятным открытием, а позднее у Юли и вовсе выработалось к ней стойкое ироническое отношение. Понимал ли это Игорь, чувствовал ли проявление иронии в ее молчании, сдержанных улыбках – Юля не знала. Чаще всего ее казалось, что Игорь вряд ли даже подозревает об этом. Будучи человеком самоуверенным, он никогда не сомневался в том, что его слово вдруг придется не к месту или не окажет своего действия на слушателя. И он говорил. Вещал. А все, как правило, его слушали.
– Что могла бы, по-твоему, сделать я? – продолжала допытываться Юля.
– Тоже не знаю. Не думал.
– Тогда к чему эти упреки?
– А вот Бочкарев мог, – спохватился вдруг Игорь. – Многое мог. Я совершенно уверен, что вы не провели с испытателями ни одного совещания. Ни разу не собрали их. Не поговорили…
– О чем?
– Надо было напомнить им об ответственности. Разве это не сыграло бы своей роли? Да самый элементарный инструктаж непосредственных исполнителей, проведенный любым из вас…
– Их и без нас держат там в ежовых рукавицах, – заметила Юля.
– И тем не менее поразительный факт налицо! И больше того, я глубоко убежден, что в какой-то мере этот случай произошел потому, что Бочкарев даже там, на испытаниях, не отказался от своего предвзятого мнения о новом образце.
– Ну знаешь, упрекать в недобросовестности Бочкарева ты просто не имеешь права! – решительно заявила Юля.
– Почему?
Но Юля, и так уже пожалев о том, что ввязалась в этот разговор, вместо ответа лишь ниже склонилась над своей тарелкой.
– Ты вспомни, каким активным был он, когда мы испытывали его датчики на аэродроме в Есино! Тогда ни одна мелочь не ускользала от его глаз. Помнишь? – запальчиво продолжал Игорь.
Юля помнила. Бочкарев прекрасно организовал тогда их работу. Но и здесь, у танкистов, он тоже не сидел сложа руки. И здесь он сам, хотя по положению старшего мог бы этого и не делать, неоднократно выезжал в танке и на стрельбу, и на вождение. Но даже не это, явно несправедливое, нарекание в адрес Бочкарева заставило сейчас замолчать Юлю. Игорь знал, Юля уже сообщила ему, что и второй образец «Совы», по оценке испытателей, не оправдал возлагаемых на него надежд. И уж если надо было говорить сейчас о результатах испытаний, то, очевидно, в первую очередь об этой главной и основной неудаче. А не хвататься за историю с поломанным измерителем, как за спасательную соломинку. По мнению Юли, это выглядело по меньшей мере постыдно. Ибо ведь в общем-то пока никто не тонул.
Ответил Игорю неожиданно Александр Петрович.
– Я тоже думаю, что Бочкарев мог бы навести там порядок потверже. Но обвинять его в таком смертном грехе, в каком, Игорь, обвиняешь его ты, я не склонен, – не глядя на зятя, проговорил он.
– И напрасно!
– У меня для этого просто нет оснований.
– Вы слишком добры к людям, дорогой Александр Петрович.
– Я много лет знаю Бочкарева как принципиального человека.
– Однако и то неопровержимо, что в Есино при испытаниях датчиков у Бочкарева налицо была, так сказать, его личная заинтересованность в успехе. А сегодня такой заинтересованности нет. Можно взглянуть на факты под таким углом зрения?
– Не хотелось бы… – откровенно ответил Кулешов.
– А почему ты молчишь? Знаешь лучше нас всю ситуацию и молчишь? – обратился Игорь к жене.
– Я устала, – коротко ответила Юля.
– Верно, верно, – вмешалась в разговор Маргарита Андреевна. – Неужели вам на работе не хватает времени для этих разговоров? Дома можно было бы поговорить и о чем-нибудь другом.
– Можно, Маргошенька, – поддержал жену Кулешов. – К тому же пока у меня на столе не будет ленты с контрольными записями измерителя, всякие разговоры вообще преждевременны. Так что давай-ка, дорогой зятек, сыграем мы с тобой партию в шахматы.
– Вот-вот. А мы с Юленькой посмотрим телевизор, – обрадовалась такой уступчивости мужа Маргарита Андреевна.
Глава 8
Переход Владимира Кольцова на службу летчика-испытателя явился для большинства его однополчан полной неожиданностью. Среди молодых летчиков Владимир быстро выдвинулся в полку в число лучших. Летал он грамотно, смело, со своим особым почерком. Уже в первый год службы после училища заслужил несколько благодарностей командования. Ему досрочно присвоили звание старшего лейтенанта. Потом он стал капитаном. Вот-вот Владимира должны были выдвинуть на новую должность. И вдруг он ушел на испытательскую работу и очутился в Есеино, на аэродроме одного из авиационных заводов. Сергею он, конечно, об этом сообщил. Но в подробности не вдавался. Для Сергея такой неожиданный поворот в службе брата пока тоже оставался не особенно понятным.
А Владимир и на новом месте быстро вошел в курс дела. Получил особое задание и уже больше месяца вместе со своим экипажем испытывал новый прибор, который должен был обеспечить пилоту надежную видимость взлетно-посадочной полосы не только ночью, но и в любую погоду. Над областью в эти дни небо еще было голубым, и экипажу Кольцова в поисках ненастья приходилось летать то на север, то на запад, а то и за Волгу – лишь бы попасть под грозу, встретить туман. На испытания вылетали, как правило, ночью. А до поступления команды «На старт!» смотрели телепередачи или подыскивали для себя какое-нибудь другое занятие по душе в комнате отдыха. А она официально размещалась в каменном здании возле командного пункта. Там было светло, чисто, на полу разостланы ковровые дорожки, стояла красивая мебель и поначалу даже телевизор и радиола. Но летчики и особенно техники эту хорошо обставленную комнату не любили. И предпочитали дожидаться команды на взлет в маленьком полосатом домике, расположенном на отшибе от административных зданий, почти у самой взлетно-посадочной полосы заводского аэродрома. В домике было две комнаты. В одной из них размещался пункт метеослужбы. Другая служила подсобкой до тех пор, пока ее не обжили техники. Поначалу они использовали ее как убежище от дождя, а потом и вовсе приспособили для отдыха. Из комнаты выкинули хранившийся там всякий хлам, занесли в нее стулья, стол, железные солдатские койки, перетащили из основного здания телевизор и обосновались в ней на славу. От штатной, хорошо оборудованной комнаты домик выгодно отличался тем, что в него никогда не заглядывало начальство…
В одну из сентябрьских ночей в полосатом домике, на половине метеорологов, слышались настойчивые голоса.
– Псков! Псков! Сообщите метеосводку! – запрашивал один из дежурных и, получив данные, быстро записывал их на бланке. – Понял. Пять баллов. Спасибо.
– Великие Луки! Великие Луки! – вызывал другой. – Дайте сводку! Дайте сводку!
– Нарьян-Мар! Нарьян-Мар! Сообщите высоту облачности! Направление и скорость ветра! Так. Повторите. Понял, – терпеливо продолжал запрашивать первый.
