Окончательный отход от концепции демобилизации промышленности составители сборника «Военная промышленность в России в начале ХХ в.» датируют 21 февраля 1918 годом – принятие декрета «Социалистическое отечество в опасности» зафиксировало изменения военно-политической обстановки, перед организациями военной промышленности встали новые задачи
[240].
В феврале 1918 года изменился и фундамент военной политики В.И. Ленина: председатель СНК призвал «готовить революционную армию не фразами и возгласами…, а организационной работой, делом, созданием серьезной, всенародной, могучей армии»
[241] – переходить ко «всеобщему вооружению народа» Ленин не собирался: по миновании угрозы захвата Петрограда и потери власти председатель СНК предполагал постепенно возрождать вооруженные силы.
2 апреля (на следующий день после телеграммы Подвойского) вышло предписание совещательного органа при Наркомвоене – Военно-хозяйственного совета – об общем и планомерном сокращении работ на оборону, в котором встречаются следующие выражения: прекратить инженерно-строительные работы на оборону «кроме работ на современные нужды Красной Армии»; приостановить «производство для военного ведомства…впредь до выяснения потребностей Красной Армии в этих предметах снабжения»; заводы, которые при необходимости не могут быть быстро восстановлены, «подлежат сохранению»
[242]. На наш взгляд, ключевое слово в этом документе – кроме.
Январь-февраль 1918 года был ознаменован дискуссией (как в среде высшего партийно-государственного руководства, так и на уровне руководства военного ведомства) по вопросу: можно ли противопоставить имеющуюся у республики вооруженную силу наступлению германской армии?
Еще 6 января 1918 года в Петрограде состоялось совещание представителей Народного комиссариата по военным делам (далее – Наркомвоен) с представителями фронтов по двум жизненно важным для Советской Республики вопросам: первый – о положении армии; второй – о необходимости заключения мира с германцами на продиктованных последними условиях (исходя из обороноспособности вооруженных сил).
Вопрос о мире был настолько сложным, что мнения собравшихся разделились: 8 человек (шесть из них представители фронта) высказалось за подписание мира на германских условиях
[243], 7 – против (пятеро – представители тыла). Верховный главнокомандующий прапорщик Н.В. Крыленко отметил, что накануне Брестского мира «такое же неопределенное голосование» состоялось и в центральных комитетах обеих руководящих политических партий (большевиков и левых эсеров), на котором блок левых эсеров и левых коммунистов в конечном итоге предоставил «карт-бланш» советской мирной делегации.
Но интересно другое: если вопрос о мире с германцами расколол ряды революционеров и практиков, то вопрос о судьбе армии был однозначно решен членами центральных комитетов РСДРП(б) и ПЛСР. Участники указанных совещаний, по свидетельству Н.В. Крыленко, ввиду «категорической невозможности бороться против стихийного потока демобилизации» приняли «категорическое решение демобилизовать армию целиком»
[244]. Интересны не только констатация факта единодушия в этом вопросе, но и понимание участниками совещаний возможности осуществления полной демобилизации армии.
На заседании СНК 6 января присутствовали: от Наркомвоена – Крыленко, Легран, Подвойский; от Наркоммора – Раскольников, Дыбенко; приглашенные Главком Западного фронта А.Ф. Мясников, председатель Центрального комитета депутатов армии и флота Нежинский и начальник военного, политического и гражданского управления при Главнокомандующем Западного фронта И.А. Апетер
[245]. Несмотря на то, что соответствующего пункта в протоколе не зафиксировано, можно предположить, что решение совещания по демобилизации сразу сообщили Совнаркому, заседавшему в вечерние часы.
При переходе к созидательной работе после «овладения аппаратом» (термин В.И. Ленина) большевики использовали идеи, высказываемые до октября 1917 года реакционерами. Они быстро учились у тех чиновников, которых стали контролировать. Принятие большевиками – руководством военного ведомства – необходимости строительства новой армии не означало признания общепризнанных принципов формирования армии (призыв, регулярность, постановка на ответственные посты военных специалистов) большинством членов коллегии Наркомвоена, полагавшим, что новая армия должна быть исключительно классовой («пролетарской») и исключительно же добровольческой, причем с «новым типом боевой единицы» – неким «отрядом», включающим все рода войск и непременно «достаточно стойким, чтоб[ы] в соединении с двумя такими же единицами» суметь противостоять регулярным армиям «капиталистических хищников»
[246]. А в деле создания такой армии, полагали руководители Наркомвоена, военспецы оказались «излишними», уже хотя бы потому, что в условиях обязательной выборности добровольцами – «пролетариями» своего командного состава офицеры не уживутся с «полновластными солдатскими комитетами»
[247]. Между тем, как доказали безуспешные попытки строительства Красной Армии в январе-феврале 1918 года, обойтись в этом крайне необходимом Советской власти деле без массового привлечения военных специалистов оказалось невозможным
[248].
Руководство военного ведомства упорно не желало осознать тот факт, что любые средства хороши для срочной организации вооруженной защиты Советской власти, хотя В.И. Ленин еще в январе 1918 года, в связи с «великой задачей создания социалистической армии», совершенно недвусмысленно подчеркивал, что: «Советской власти грозит и внешний враг…, и враг внутренний – контрреволюция…»
[249].
