Убийство повлекло за собой осложнение и без того непростых советско-германских отношений: 14 июля советскому правительству был предъявлен германский ультиматум, содержавший требование о введении в Москву воинского батальона для охраны посольства
[374]. 15 июля 1918 года Совнарком сообщил Высшему военному совету о возможности перехода германских войск в наступление. Высший военный совет постановил принять в Завесе все необходимые меры к оказанию наибольшего сопротивления (перегруппировка войск, применение техники к разрушению сооружений, создание препятствий и пр.); подготовить возможность партизанской борьбы; при отступлении оставлять в оккупированных местностях хорошо организованные боевые и разведывательные группы; принять срочные подготовительные меры к эвакуации всего ценного военного имущества и (это через СНК предполагалось поручить Наркомату путей сообщения) своевременно увести подвижной состав. Кроме того, предполагались: милитаризация личного состава железнодорожных линий «и вообще средств сообщения, являющихся путями и средствами передвижения войск, боевых запасов и эвакуации»; издание правительственного декрета о мобилизации достаточного количества возрастов с перечнем тех дивизий, для укомплектования которых эти возрасты принимаются, в соответствии с расписанием Главного штаба, на составление которого давалось 24 часа
[375].
Но, как известно, 15 июля началось крупное сражение между немецкими и англо-французскими войсками (Второе Марнское) – последнее генеральное наступление немецких войск за всю войну, проигранное немцами в августе. Уже в конце июля 1918 года стало ясно: 1) «Германии через несколько времени предстоит быть разгромленной», а Бонч-Бруевич «никаких революционных фронтов не признавал», за что подвергся обоснованной критике
[376]; 2) судьба революции решается на Восточном (противочехословацком) фронте. Смену приоритетов зафиксировало постановление Высшего военного совета от 23 июля. В Совет поступили важнейшие сведения из СНК: «нельзя ожидать в ближайшее время наступления со стороны Германии…»
[377]. В этом контексте дополнительное соглашение с Германией от 6 августа 1918 года, по которому Советская Россия обязалась уплатить Германии 6 млрд марок, выглядит довольно странно.
В архивах хранятся документы, которые позволяют по-новому взглянуть на уже известные исторические сюжеты. По мнению исследователя А.Л. Фраймана, Брестский мир дал «возможность приступить к осуществлению ряда мероприятий по организации более интенсивной обороны подступов к Петрограду»
[378]. Так, в Российском государственном военном архиве отложились сведения о кредитах, отпущенных на оборону Петрограда и Москвы после подписания Брестского мира. Эти, на первый взгляд, ничем не примечательные документы малоиспользуемого фонда Военно-законодательного совета представляют собой документальную загадку. 5 марта (еще до переезда госаппарата в Москву) на оборону Петрограда в распоряжение Наркомвоена отпустили 28 млн руб., а на оборону Москвы – 50 млн руб. Такая разница в кредитах в принципе объяснима. Вероятно, вопрос о переезде Совнаркома в Москву был решен еще раньше. Интересно другое. Технический комитет при Военно-хозяйственном совете, рассмотрев 17 апреля 1918 года ходатайство военного руководителя Северного участка и Петроградского района отрядов Завесы генерал-лейтенанта А.В. Шварца о дополнительном ассигновании 12 млн. руб. на оборонительные работы в Петроградском районе, счел возможным выделить деньги, если они «пойдут на производство подробных съемок местностей Петроградского района, проведение новых дорог, несомненно нужных или для местного населения, или для сообщения этого населения с Петроградом, ремонт существующих дорог, проведение телеграфных или телефонных линий между населенными пунктами, ремонт или приспособление для нужд штабов, существующих в общественных пунктах общественных сооружений вроде школ и больниц, а в крайнем случае, даже и на постройку в населенных пунктах новых зданий для нужд обороны, при непременном условии предназначения их впоследствии для культурных нужд населения; наконец, нет возражений против расходов на организацию, попутно с работами на оборону – будущих общественных работ, самое название которых связано с производительностью и продуктивностью…». Решение более чем пацифистское: фактически речь шла о продолжении реализации курса Николая Подвойского – на конверсию военного аппарата. Проведение в жизнь такой политики, по замечанию исследователя М.А. Молодцыгина, должно свидетельствовать о полнейшей убежденности военного руководства «в безграничной вере, что войне не бывать, армия будет не нужна»
[379]. О закономерности решения Технического комитета ВХС свидетельствует и реакция М.Д. Бонч-Бруевича: военный руководитель Высшего военного совета, посовещавшись с новым военруком Северного участка отрядов Завесы Д.П. Парским (Шварц отказался продолжать сотрудничество с Советской властью), вообще распорядился сократить оборонительные работы в Петрограде и дал указание Парскому представить новый проект работ с расчетом необходимых кредитов на их производство
[380]. В марте-апреле 1918 года Военно-хозяйственный совет работал под бдительным оком «правой руки» Троцкого – члена Высшего военного совета и коллегии Наркомвоена Э.М. Склянского. Что следует в таком случае из решения ВХС и указания М.Д. Бонч-Бруевича? – в военном ведомстве старались не допустить дальнейших территориальных потерь, но при этом к ближайшему возобновлению войны с Германией не готовились. В чем-то решение ВХС и указание Бонч-Бруевича Д.П. Парскому дополняют опубликованные австрийской исследовательницей Э. Хереш документы о финансировании немцами большевиков
[381].
Переписка о «финансировании» обороны Петрограда и Москвы наводит на мысль об уверенности советского военного руководства в сохранении мира с Германией; появление Завесы имело целью лишь недопущение дальнейших территориальных захватов со стороны Германии – по образному заявлению лидера левых эсеров М.А. Спиридоновой от 19 апреля 1918 года, большевики, противостоя германскому империализму, «держатся за маленькую прифронтовую полосу и отстаивают какую-то демаркационную линию, которая на бумаге написана и подписана той и другой стороной»
[382]. Материалы высшей военной коллегии и центральных военных управлений Советской России подтверждают разделяемый позднейшими исследователями вывод А.О. Чубарьяна: большевики, тяготясь «кабальным» миром с германскими империалистами, были вынуждены соблюдать его, так как судьба русской революции теперь зависела от германского кайзера, его военных и дипломатов
[383].
