Дальнейшие перипетии с помещениями для ГАУ кратко, но емко описаны в докладной записке А.А. Маниковского Л.Д. Троцкому, составленной на основании запроса наркома от 11 июля. Так как «в продолжение долгого времени» бывшее помещение фирмы «Альшванг» не было использовано, Президиум Моссовета передал его профсоюзу «Игла», что Маниковский счел нормальным вследствие жилищного кризиса.
18 июня административный отдел ГАУ обратился в Земельно-жилищный отдел Моссовета с просьбой предоставить помещение Народного клуба при ресторане «Саратов» в свое распоряжение для устройства столовой для служащих (т. е. «для надобностей, посторонних ГАУ»). Хотя здание предполагали передать находящемуся «в очень дурных условиях» Центральному адресному столу, ходатайство было удовлетворено, однако полмесяца (до середины июля 1918 г.) за ордером на занятие помещения никто не явился, результатом чего стала передача здания Отделу военного контроля Московского окружного комиссариата
[723].
Наконец 1 июля от члена коллегии Наркомвоена И.И. Юренева поступило заявление о необходимости предоставить для Главного управления снабжений и ГАУ 4-го подъезда дома № 6 по Сретенскому бульвару. Агенты земельно-жилищного отдела немедленно реквизировали здание, состоящее из нескольких десятков комнат, и передали ГАУ ордер на его занятие
[724].
В качестве иллюстрации торможения работы ГАУ можно привести служебную записку технической части управления Э.М. Склянскому, в которой говорится о совещании с центральными военными учреждениями по вопросу об организации артиллерии, которое было запланировано на март 1918 года, однако еще не состоялось в августе месяце
[725].
Казалось бы, наладить работу управления можно было и в Самаре. Однако имеются свидетельства, что на деле все было сложнее.
В начале мая 1918 года состоялось совещание руководства ГАУ при участии наркома по военным делам. На совещании Л.Д. Троцкий предложил ввести сдельную оплату труда сотрудников; согласился с предложением делегата от Управления по ремонтированию армии организовать реквизицию лошадей на местах для нужд военного ведомства. Однако основным решением совещания стало поручение ГАУ составить общий план снабжения армии артиллерийским имуществом и организации запасных складов. Для этого управление должно было организовать сбор сведений на местах об имеющемся артимуществе и организации запасов и передачу полученных сведений в Наркомвоен для принятия соответствующих мер
[726]. 19 мая Наркомвоен запросил ГАУ о ходе выполнения принятых совещанием решений. Управление ответило: работа в этом направлении проводится, однако тормозится тем, что «соответствующие отделы ГАУ до сих пор не прибыли из Петрограда и Самары за недостаточным подвижным железнодорожным составом»
[727].
Мытарства ГАУ не закончились и после переезда: управление разместили в квартирах, где работали «постоянно… до 600 человек служащих». В такой обстановке (заявил комиссар ГАУ Б.М. Вильковысский Московскому окружному квартирному управлению) было «абсолютно» невозможно работать. Вильковысский пояснил: «В подъезде № 4 этого дома (Сретенский бульвар, 6. – С.В.), где все квартиры занимает Главное артиллерийское управление, кв[артира] № 39 занята германской подданной Брандес; такое сожительство, конечно, недопустимо, а потому прошу Вашего содействия немедленно выселить упомянутую Брандес»
[728]. В здании на Сретенском, 6 располагалось Набилковское коммерческое училище, и, когда 15 августа в нем начались занятия, естественно, появились дополнительные сложности у служащих ГАУ
[729].
Надолго затянулась и эвакуация Главного военно-инженерного управления, вернувшегося из Самары осенью 1918 года
[730].
Исключением стало ГУ КД, что было связано с малочисленностью его служащих (5 инженеров из 16 человек наличного состава) – управление прибыло в Москву к 20 марта «почти в полном составе»
[731].
Уже 27 марта о своем прибытии в Москву с центральными управлениями военно-воздушного флота и морской авиацией донесла Коллегия по управлению Рабоче-Крестьянским воздушным флотом (управления разместили в помещении ресторана «Яр» – Петроградское шоссе, дом № 42 – ныне Ленинградский проспект, 32/2, помещение театра «Ромэн»)
[732].
2 апреля начальник ГУ КД Б.С. Лапшин направил телеграмму в Наркомвоен по вопросу о размещении «архива расформированных частей». Лапшин сообщил о возможности размещения архива в зданиях артиллерийских казарм… Нижнего Новгорода!
[733]
Настоящей «опереттой» стал переезд в Москву Совета по управлению всеми броневыми силами РСФСР (Центробронь). 20 мая Центробронь направила во ВЦИК Советов настоятельные требования об устранении «всех препятствий, создаваемых в работе вышеназванного совета», в числе которых на первом месте отсутствие помещений, «страшно» задерживавшее «развертывание деятельности управления во всем масштабе»
[734]. При этом Центробронь решала проблемы не только путем переписки с руководством Наркомвоена. Информацию о переезде управления дает доклад комиссара Главного управления по делам личного состава (Гулисо) Наркомата по морским делам о задержке переезда управления в Москву
[735]. 23 мая комиссар Гулисо, приехав в Москву для закрепления выделенного служащим его управления здания, стал свидетелем захвата помещения Центробронью. Последняя предъявила «вместо реквизиционного мандата – броневой автомобиль». На следующий день неудовлетворенный «аргументами» своих оппонентов комиссар Гулисо обратился с заявлением к заведующему расквартированием войск в Москве Акопову и командующему МВО Н.И. Муралову. Выяснилось: первое – захват был осуществлен Центробронью самочинно, второе – это была реквизиция таким «убедительным» способом уже пятого помещения (в распоряжении Центроброни находилось несколько броневиков, которыми, сообщил комиссару Гулисо Муралов, была «терроризирована вся Москва»). Тогда комиссар Гулисо обратился к Л.Д. Троцкому. Нарком предписал Муралову «немедленно выселить команду Центроброни из захваченного ими помещения»; на вопрос, заданный в штабе МВО, «будет ли это приказание исполнено», был получен ответ: штаб точно не знает и возможен бой с командой Центроброни в случае ее отказа выполнить распоряжение Троцкого
[736].
