Злость короля была направлена, прежде всего, против русских, которых он считал главными врагами Швеции. Свои политические взгляды Карл основывал на военном опыте, исходя из которого нельзя было допустить военного усиления царской России за счет обучения ее армии по «немецкому образцу»
[318]. Единственным путем достичь этого королю представлялся военный разгром русских, а затем территориальное расчленение их страны и передача престола зависимому от Швеции кандидату, то есть повторение того, что он совершил в Польше, низложив польского короля – саксонского курфюрста Августа II. Как отмечал шведский министр Карл Пипер, для безопасности шведской короны недостаточно компенсаций или территориальных уступок с русской стороны, поскольку военная мощь московитов достигла опасных масштабов для всех христианских земель благодаря введению в русской армии заграничной военной дисциплины, что требует сломить эту мощь и задушить ее в самом зародыше
[319].
Такая позиция шведского короля по «русскому вопросу» была далеко не новой. Уже в начале XVI века военно-политическое руководство Ливонии стремилось не допускать в Московию ремесленников и мастеров, чтобы избежать военного усиления державы царя Ивана IV «Грозного». Так, в 1549 году магистр Ливонского ордена Иоганн Рекке (Реке, Johann Recke) добился запрета императора Священной римской империи Карла V на работу в Москве группы из 123 европейских мастеров – строителей, литейщиков, оружейников, архитекторов и живописцев во главе с саксонским купцом Иоганном (Гансом) Шлитте (Johann (Hans) Schlitte, был арестован в Ливонии, но ему удалось бежать в Германию)
[320]. Карл V объявил, что запретил кому бы то ни было нанимать и переправлять в Россию военных специалистов и оружие. Аналогичной позиции в то время придерживался и король Швеции Густав I Ваза (Gustáv I Vasa).
Однако история показала, что опасения Карла XII были напрасны, поскольку регулярная русская армия, даже обученная и вооруженная «по немецкому образцу», практически во всех войнах против боеспособных противников достигала «немецкого качества» после 2–3 лет боевых действий, сопряженных с большими материальными и людскими потерями (за исключением тех случаев, когда русскими войсками командовали выдвинувшиеся благодаря военной необходимости талантливые полководцы, такие как Петр Румянцев и Александр Суворов). Примерами могут служить русско-турецкая война 1735–1739 гг., Семилетняя война, войны с Францией в 1805–1807 и 1812–1814 гг., Крымская война, Русско-Японская война, Первая и Вторая мировые войны, военные действия в Чечне и Дагестане. По прошествии 2–3 лет русская армия действительно иногда становилась грозным противником, однако к этому времени страна уже терпела поражение; либо приходилось заключать мир, поскольку экономика не выдерживала бремени военных расходов; или изменялась внешнеполитическая обстановка – так, что союзники превращались в противников; или против России складывалась коалиция враждебных государств; или противник переходил к «непрямым» действиям – партизанской войне и терроризму. Поэтому основой ведения войны против России всегда оставался принцип краткосрочности периода активных боевых действий, который Карл XII грубо нарушил, хотя имел все возможности заключить выгодный мир с царем Петром сразу же после битвы под Нарвой.
В частности, последнее такое предложение было сделано царем в январе-феврале 1709 года через вице-канцлера Гавриила Головкина, который направил в шведский лагерь взятого в плен под Лесной шведского обер-аудитора Эрика Клинтена (Erik Johan Ehrenroos Klinthen, верховный военный прокурор курляндского корпуса генерала Левенгаупта, умер в плену в 1715 году в Москве) с письмом к первому министру Карлу Пиперу с предложением начать переговоры по поводу обмена военнопленными, а также рассмотреть возможность заключения мира
[321]. Клинтен вернулся в русский лагерь под Полтавой 2 мая, доставив положительную резолюцию короля о размене пленных и письмо от Пипера, после чего во втором письме шведы получили конкретные русские предложения по поводу заключения мирного договора, где царь просил уступки небольшой территории в Ингрии и Карелии (Ижорская земля вместе с устьем реки Невы и Санкт-Петербургом), а также Нарвы за денежную компенсацию, гарантируя приоритетные условия торговли здесь шведским коммерсантам. Карл XII вновь принципиально отверг эти выгодные условия, что позволяет некоторым исследователям сомневаться в его психической вменяемости
[322].
В действительности, король Карл не использовал предоставленные ему возможности заключить мир с царем Петром опять-таки, исходя из принципиальных соображений, детерминированных собственной психологией. Поскольку, начиная войну, Петр нарушил гарантированный им мирный договор со Швецией, то Карл, во-первых, считал насильственное ослабление русской державы единственным реальным способом обезопасить в дальнейшем свою страну, а во-вторых, требовал по отношению к России никаких норм международного права не придерживаться (об этом свидетельствуют сообщения австрийского посла при Карле XII графа Франца-Людвига Цинцендорфа (Franz Ludwig von Zinzendorf und Pottendorf) и русского посла в Австрии барона Генриха Гюйссена (Гюйсен, Heinrich von Hüyssen)
[323]).
В соответствии с такой ясно выраженной позицией короля, русских военнопленных иногда убивали (например, после сражений при Фрауштадте и под Черной Натопой), либо они подвергались калечащим наказаниям. С одобрения или прямо по приказу короля в отношении русских военнопленных практиковались и другие акции устрашения, такие как отрубание пальцев или битье палками до смерти
[324]. Сложившееся положение объяснялось еще и общим пренебрежительным отношением западноевропейцев к русским, которых не считали за людей, а русские солдаты воспринимались чем-то средним между грабителями-убийцами и паразитами, с которыми лучше расправиться на месте, чтобы не связывать себе руки
[325].
Тем не менее, важной психологической особенностью личности короля является то, что в отличие от царя, испытывавшего удовлетворение просто от созерцания физических страданий действительных или мнимых врагов, Карл получал удовольствие непосредственно от убийства своими руками противника, располагающего возможностью защищаться. Ситуации стресса и риска, которые создавал для себя король, позволяли ему получить дополнительную энергетическую стимуляцию за счет резкого повышения концентрации адреналина в крови.
