Итак, полковник Лущенков был найден. Осталось самое простое – освободить его. Задать ему несколько вопросов, а потом вместе с ним найти четверых оставшихся ликвидаторов. Но до этого необходимо было дождаться смены «беспилотника».
Как только «планшетник» дал сигнал о присутствии второго дрона, я сразу переключился на него. Камеры двух «беспилотников» были абсолютно идентичны – что в управлении, что в углах обзора. При этом мне оставалось только радоваться, как аккуратно и с пониманием задачи ведет «беспилотники» рядовой Стукалов. Я сразу подумал, что необходимо будет по возвращении отметить роль оператора в рапорте. Рядовой выполнил боевую задачу на «отлично». Ведь боевая задача – это не обязательно стрельба по противнику, у нее много составляющих. Не окажись Стукалов таким сообразительным, и не вернись он «беспилотником» к повороту ущелья, мы имели бы возможность прозевать наличие засады. И попасть на место, когда менты еще не успели заснуть. Тогда посты подняли бы по тревоге весь отряд. Конечно, это кардинально положение вещей не изменило бы – как неумело воюют менты, я уже видел, тем не менее, потери у нас были бы вероятны. Возможно, и немалые. Кроме того, пропал бы эффект неожиданности от нашего появления, и возникли бы большие трудности с освобождением полковника Лущенкова. А это в данный момент казалось мне наиболее важным действием. Я почему-то начал относиться к полковнику так, словно он был бойцом моего взвода, который попал в плен к противнику. И ментов я уже начал всерьез считать противниками, хотя недавно еще думал, что мы делаем с ними часто общее дело.
Рядовой Стукалов теперь водил свой дрон над всем небольшим ментовским лагерем, и я внимательно изучил возможные подходы. При этом пользоваться мне пришлось только инфракрасной и тепловизионной камерами, оставив простую в бездействии, в темноте ущелья она была абсолютно лишней. Такая нагрузка существенно сокращала время работы «беспилотника», и нам требовалось действовать быстро. Просчитав в голове все варианты, я скомандовал:
– Соколянский, Максимовских! За мной! Остальные выходят на дистанцию кинжального прострела и занимают позицию. Только страховать. Без необходимости не стрелять. – И, добавив: – За старшего остается Городовников, – шагнул на темную тропу…
«Планшетник» по-прежнему находился у меня на груди, но я подвесил на ремни крепления платформы специальную занавеску из плотной ткани, чтобы гаджет светящимся монитором не выдавал меня ночью. Конечно, было слегка странно наблюдать себя со стороны, причем не в видеозаписи, что тоже иногда кажется странным, а в режиме реального времени. Но «беспилотник» был, несомненно, весьма удобным помощником в боевых операциях. Камера опережала нас метров на двадцать, а мы располагались только с самого края монитора. Нас объектив захватывал, как я понял, умышленно, чтобы мы могли лучше ориентироваться в темном ущелье. Спасибо тому, кто подсказывал Стукалову. А если никто не подсказывал, то самому ему большущая от нас благодарность.
Мы втроем быстро вышли на требуемый рубеж, который я определил заранее, залегли там и прислушались. Ни из лагеря ментов, ни тем более из нашего временного лагеря не доносилось ни звука. Что касается моих подчиненных, то это было естественным, и меня не удивляло, я сам обучал своих бойцов оставаться невидимыми и неслышимыми во время боевой операции. Что же касается лагеря ментов, то там, в моем понимании, что-то было не так. Они не должны ждать опасности, а полная тишина как раз и создается в момент такого ожидания. Наконец кто-то в стороне, ближе к левым скалам, громко захрапел. И тут же отозвался более легким и заливистым храпом другой мент. Потом кто-то громко, с акцентом, выматерился. И от другого костра раздался голос:
– Да заткните кто-нибудь ему глотку башмаком!
– Лучше камнем. И потяжелее… – добавил кто-то и хохотнул своей глупой шутке.
Я убрал с груди свой «планшетник», взял его в руки, накрыл той платформой, на которой он стоял, чтобы светом монитора не выдать себя, и пополз с тропы в правую сторону. Пополз как раз в том месте, которое еще раньше наметил для себя. Путь, понятно, лежал туда, где двое часовых охраняли полковника Лущенкова. Мой заместитель и командир третьего отделения ползли позади меня так же неслышно. Дважды за этот короткий путь я переворачивался, ложился на бок и, свернувшись улиткой, рассматривал монитор, на котором было видно и меня, и моих помощников, и полковника Лущенкова, и его часовых, один из которых, кажется, спал. Пусть спит. Обидно бывает просыпаться и чувствовать, что тебя сейчас убьют. Мне так один дагестанский бандит говорил. А вот умереть во сне, не познав ни огорчения, ни испуга, это – очень легкая смерть.
Полковник Лущенков, как и второй часовой, похоже, не спал. Его физическое состояние должно было быть более тяжелым, чем у ментов. Их только усталость за ноги цепляет, а у Лущенкова еще раны и контузия. Кроме этого, естественное беспокойство и за свою судьбу, и ответственность за своих товарищей.
В темноте я снял с шеи ремень приспособления для переноски «планшетника», а при приближении к часовому вообще его выключил. Хорошо, что выключается он, в отличие от бытового собрата, сразу и без звукового сопровождения. Передал свой гаджет в надежные руки старшего сержанта, показал Максимовских на спящего часового, а сам неслышно двинулся в сторону бодрствующего. Часовой ничего не услышал, не увидел и не почувствовал. Но что-то ощутил полковник Лущенков. Он даже голову от груди оторвал, вслушивался в то, что происходит за его спиной. А за его спиной лежал я и ждал, когда часовой отвернется и начнет зевать. В каждой руке у меня было зажато по палочке нгивара.
И он тут же зевнул, причем настолько протяжно, что я вполне успел встать и нанести прицельный боковой удар палочкой нгивара сбоку в верхнюю линию скулы. В период с ноля часов до двух ночи в июньскую луну этот удар был бы смертельным, а сейчас он просто «выключил» сознание часового на несколько часов. Но, когда к парню сознание вернется, у него еще почти сутки не будет шевелиться язык.
Я бросил взгляд в сторону. Второй часовой лежал на боку, а младший сержант Максимовских уже вытаскивал затвор из его автомата. Я точно так же поступил с автоматом своей жертвы и только после этого, шагнув за камень, остановился перед полковником Лущенковым, который даже не обернулся на звуки ударов. Он ничего не видел в темноте, хотя я, к ней привычный, увидел сильно рассеченный лоб полковника и опухоль, нависшую под глазом и на переносице.
– Спецназ ГРУ? – тихо спросил Лущенков.
– Так точно, товарищ полковник, – так же тихо ответил я.
– Я знал, старлей, что ты придешь и выручишь. Так же и сам Сомов сказал, когда меня оставлял. Приказал все перетерпеть до твоего прихода.
Это была похвала. И она мне понравилась. Профессиональную работу оценили профессионалы, даже просчитали ее заранее.
– Помогите товарищу полковнику встать, – распорядился я, забирая из рук старшего сержанта свой «планшетник».
Соколянский прощупал пояс моего часового на спине, нашел футляр для наручников и ключ в нем. Все наручники имеют ключ одной конфигурации. А я уже подумывал, где найти канцелярскую скрепку, чтобы снять наручники, но она мне не понадобилась. Сержанты сняли наручники, помогли полковнику встать и, выполняя команду, которую я дал отмашкой руки, повели его к тропе. Сам Лущенков ходил очень неуверенно. Видимо, его сильно «поломало» камнями под скалой. Да и видел он из-за заплывших глаз откровенно плохо.
