– Попрошу ко мне в кабинет. – Он сделал жест, характерный для многих памятников Ленину, и сам стремительно засеменил в сторону двери, ведущей в служебные помещения. – Попробуем там поместиться.
Дверь Илья Константинович открыл ключом, который долго искал по разным карманам, но нашел его в своей левой руке.
Сам кабинет был настолько тесным, что кроме директорского стола с креслом там помещалась только скамья, заменяющая массивные стулья. Нам с капитаном Саней пришлось бы слишком тесно прижаться друг к другу. Я проявил офицерскую совестливость и пододвинул скамейку Радимовой.
– А ты?
– Постою.
Она села, вытащила из сумки листы бумаги и ручку, приготовилась вести протокол допроса.
– У меня здесь слегка тесновато, – оценил директор магазина такие вот удобства. – Но приходится мириться – перестраивать помещение не разрешают. Дом считается каким-то архитектурным памятником. Не на складе же мне сидеть.
Мне подумалось, что так он оправдывает свое нежелание пустить капитана Саню на свое место, за стол, где писать, конечно, удобнее. Надеется, что в таком положении она быстрее устанет и закончит допрос. Бедный директор магазина, видимо, мало имел дело с ментами и не сталкивался с их профессиональным упрямством.
– Ничего, мы и здесь поговорим, – сказала капитан Саня, ничуть не стесняясь тесноты, и внимательно посмотрела на меня.
Она явно беспокоилась о моей правой ноге, имеющей титановую вставку в кость бедра и коленную чашечку из высоколегированной нержавеющей стали. Но я держался спокойно и невозмутимо. Не объяснять же ей при Тропинине, что металл по своей выносливости превосходит любую кость.
– Вас интересует все, что связано с Алевтиной, да? Правильно я понимаю суть разговора?
– Да, и с Алевтиной Николаевной тоже, – согласилась моя напарница.
Илья Константинович слушал только себя или сделал вид, что не понял фразу. Он не переспросил, кто еще нас интересует.
– А что я могу сказать про нее? Взбалмошный человек. Предпочитала жить не так, как нормальные люди, а по своему норову. Самое странное, что у нее это получалось. У всех нас есть какие-то мечты или просто желания, которые, как мы прекрасно знаем, не осуществятся никогда, ни при каких обстоятельствах. Мы просто порой думаем о них, и все. А вот она всегда добивалась своего.
– А за что она хотела вас уволить? – задал я вопрос, который Илье Константиновичу, судя по его сердитому взгляду, не понравился. – Не за то же, что у вас не получалось…
– Это давняя история. В позапрошлом году был случай. Она прислала ко мне в магазин какого-то своего друга, который заявил, что скоро будет здесь хозяином. Видимо, очередного жениха хотела поддержать. Этот фрукт, не знаю уж, кем он ей приходился, начал меня учить, как и чем надо торговать. Но я позволил себе остаться при своем мнении. У меня уже больше двадцати лет опыта. Я так понял, что он собрался на Алевтине жениться не ради ее прелестей, а из-за денег. Я разве мог возразить, пусть их, она мне не подруга. Только зачем меня обижать, даже оскорблять? Лишь потому, что он был большим, а я рядом с ним казался совсем маленьким? Вот я и выставил его за дверь. С синяком под каждым глазом. Ремонт потом, кстати, на свои деньги делал. Он лбом стекло выбил. А Алевтина за друга обиделась и предложила мне уволиться по-хорошему, как она сказала. Я уже и место себе новое подыскал. А она с кавалером своим разругалась и сама его выставила. Он тогда за ее подругой приударить попытался. Ошибочно признал себя неотразимым. Вот Алевтина Николаевна его и прогнала. С помощью той же подруги. Почти так же, как я. Насчет синяков гарантии дать не могу, не наблюдал лично. Но дверь в комнате он тоже, как мне рассказали, лбом вышиб. Она же бешеная иногда была. Могла, чего доброго, и покалечить.
Глава четвертая
– Вот и новый штрих в портрете Алевтины Николаевны, – заявила капитан Саня. – Раньше мы о ней слышали только как об утонченной гламурной женщине, поклоннице искусств.
– Вам не рассказывали, как она, когда строили ее галерею, целую бригаду избила? Там три женщины было и один мужчина. Когда против нее дело возбудили, Алевтина от всех откупилась.
Мы с капитаном Саней переглянулись. Открывались новые черты характера Соколянской. Такая женщина вряд ли позволила бы просто так себя убить.
– Понятно, – сказала Радимова Саня. – А по какому поводу она хотела вас недавно уволить?
– О чем это вы? – Илья Константинович откровенно удивился. – Понятия не имею. У нас с ней в последнее время конфликтов не было, кроме, разве что, небольшого недоразумения. Она как-то на днях в обед заехала к нам и спросила у меня, что такое физалис. Я сказал, что это то ли орех какой-то, то ли ягода. Это все, что я знал. Тогда Алевтина приказала мне срочно добыть для нее две баночки варенья из физалиса. Я отказался, поскольку это совершенно не мой профиль. Я даже не знаю, где такое можно купить. Она вообще не привыкла, чтобы ей отказывали в чем-то, наорала на меня.
– А вы ее головой дверь открыли? – не удержался я от ехидства.
Тропинин не выглядел человеком, который может открыть дверь чьей-либо головой. Поэтому меня слегка смешили его рассказы.
– Нет. Я просто сидел и улыбался. Это ее жутко злило. Потом она шла к машине и продолжала материться. А на следующий день приехала как ни в чем не бывало. Забыла уже про свое варенье. Я только за день до ее смерти спросил, нашла ли она его. Алевтина сказала, что через Интернет выписала. Оно уже пришло. Только получить на почте не успела. Хотела от нас за вареньем отправиться. Я же говорю, чего желала, того и добивалась. Любыми способами, всеми правдами и неправдами.
Я вспомнил протокол осмотра места происшествия, где описывалось все, что стояло на столе в день смерти Соколянской. Среди прочего там значилась банка с вареньем. Вполне возможно, что оно было именно из физалиса.
– Значит, об увольнении разговора не заводилось? – пожелала уточнить капитан Радимова.
– Нет. Она вообще часто ругалась в таком же стиле. Увольнять меня после каждой сцены замучилась бы.
– Хорошо, – сказала капитан Саня. – Тогда перейдем к другому вопросу. Когда вы в последний раз виделись со своей бывшей женой Надеждой Ивановной Тропининой?
Лицо Ильи Константиновича вытянулось так, что челюсть чуть не отвалилась.
– А она-то какое может иметь отношение к смерти Алевтины?
– А кто вам обещал, что мы будем говорить только о Соколянской? – вопросом на вопрос ответила капитан Радимова и выдержала паузу, чтобы дать возможность Тропинину прийти в себя. – Итак, когда вы в последний раз виделись с Надеждой Ивановной?
– Я не записывал число. Надо в паспорте посмотреть дату развода. Через двое суток после этого она уехала к матери. На следующий день я отправился туда, чтобы забрать сына. Тогда в последний раз и виделись. Вы естественно, понимаете, что это было на Кубани. Она там и осталась, а я уехал сначала на Урал, потом сюда.
