Замок щелкнул сразу, и я еще раз убедился в том, что за мной наблюдали в дверной глазок. Никто не успел бы подойти на звонок из комнаты. Да и скрип двери был тем же самым. Я его услышал, когда Александр выпускал подружку.
– Вы из полиции? – спросил Александр, приоткрыв дверь, но не снимая цепочку.
Лица его в темноте прихожей видно не было, голос звучал низко и колоритно.
Капитан Саня вытащила свое служебное удостоверение и подержала несколько секунд перед щелью, давая возможность Александру прочитать хоть что-то в полумраке лестничной площадки. С таким же успехом она могла бы показать и абонемент в баню. Мальчик разглядел бы там то же самое, то есть ничего.
Но когда нам показывают удостоверение, мы привычно верим ему. Александр прикрыл дверь, снял цепочку, потом полностью распахнул створку и пригласил нас войти и зажег в прихожей свет.
Рядом с дверью, справа от нее, стояла толстая доска, привинченная к стене саморезами. На ней были контурно нарисованы человеческое лицо и шея. В них торчали две железяки, глубоко ушедшие в древесину. Они не были похожи друг на друга, но обе однозначно являлись самодельными сякенами.
Снизу доска не была привинчена к стене. Там ее обхватывали какие-то сложные зажимы с мощными болтами, в которых имелось гнездо для установки второй доски. Она ставилась параллельно первой, но отдалялась от нее сантиметров на десять.
Сейчас второй доски я не увидел, но хорошо знал такое приспособление. Вторая доска в верхней своей части обычно обматывается толстой веревкой. У меня в ротной казарме стоял такой же снаряд, чтобы солдаты, проходя мимо, просто так, хотя бы из баловства, наносили по нему удар рукой или ногой.
Эта штука называется макивара. Она предназначена для отработки техники ударов руками и ногами, набивки бьющих поверхностей, укрепления суставов и связок. Без такой тренировки при первом же ударе, нанесенном, например, подъемом стопы, ломается лодыжка, состоящая из множества костей. Результат – поражение в поединке или реальной драке.
Солдаты хорошо это знали. Поэтому в казарме макивара никогда не простаивала без дела.
Видимо, в квартире Тропининых дело обстояло так же.
– Тренируетесь? – уважительно спросил я мальчишку и сразу отметил, что он одет в темно-коричневое кимоно.
Александр с юношеским максимализмом решил, что я к нему на «вы» обращаюсь, хотя я просто имел в виду и его, и отца, может быть, даже и мать.
– Это не я, а папа.
Эти слова были произнесены скромно, но с гордостью. Я предположил, что директор бутика не хвастался, когда рассказывал, как он, мелкий и вроде не сильный, выпроваживал из заведения крупного и крепкого мужчину. Хорошо тренированный человек в состоянии позволить себе такое баловство, как открывание дверей чужой головой. А уж про синяки под глазами и говорить нечего.
Я тоже человек не крупный, а был не только командиром роты, но и инструктором по рукопашному бою. Следовательно, тоже имею некоторую возможность открывать дверь чужой головой, при этом сообщать нежелательным персонам поступательное движение. Ведь сами они порой бывают не в состоянии увидеть эту дверь из-за синяков под глазами.
– Илья Константинович постоянно тренируется? – спросил я.
Александр был высоким для своего возраста и слегка сутулым. Но при вопросе об отце он даже плечи растянул и спину расправил. Должно быть, от гордости.
Признаться, мне это импонировало. Если сын гордится своим отцом, значит, тот стоит. Исключения составляют дети «денежных мешков» и бандитов. Им стоило бы стыдиться своих папаш, но их никогда, к сожалению, не приучали к этому. А слова Александра Тропинина вызывали уважение.
– Он – дзёнин, то есть руководитель школы ниндзюцу. У него утренняя зарядка по интенсивности и нагрузке превосходит все тамошние тренировки. Папа говорит, что иначе нельзя. Не может же дзёнин заниматься на глазах гэнинов, то есть простых учеников. А другой школы в городе нет. Значит, папе тренироваться негде. Правда, он иногда ходит в клуб карате, но уже редко, возраст не тот.
– Какой стиль карате? – поинтересовался я.
– Киокусинкай. – Мальчик сыпал терминами, не путаясь в них.
Надо учитывать, что он на этом воспитывался с раннего детства. Такие слова могут смутить только человека, далекого от восточных единоборств.
Естественно, капитан Саня ничего не поняла в этих японских терминах, хотя тоже обратила внимание на сякены и посмотрела на меня с вопросом в глазах. Мне пришлось объяснить ей в двух словах, что такое школа ниндзюцу, кто такие дзёнин и гэнины.
Тут глаза у капитана уголовного розыска загорелись, и она задала мальчишке тот самый вопрос, который я и ожидал услышать в этой ситуации:
– А Надежда Ивановна тоже ниндзя?
– Она когда-то и учила папу тому, что умела. Первые уроки ему давала. Конечно, он давно во всем ее превзошел, потому что упорный. Но дело даже не в этом. Женщины-ниндзя совсем другие, чем мужчины. У них иные приоритеты. Они должны побеждать не силой, а своими женскими качествами. Поэтому женская школа ниндзюцу скорее напоминает салон красоты, чем спортивный зал. Там изучают манеры хорошего поведения и психологию воздействия на каждого отдельного человека.
Это говорил не тринадцатилетний мальчик, а взрослый мужчина, причем уверенно, со знанием дела. Отдельные нотки в его интонациях отчетливо показывали, что Александр повторял слова, когда-то сказанные отцом. Это тоже говорило об уважении к родителю.
Возражать против такого мне нисколько не хотелось. Я тоже уважал когда-то своего отца, офицера-десантника, и считал, что такое чувство должно жить в любом мальчишке. Мне это откровенно нравилось.
– А что, каждому ниндзя обязательно нужно кого-то побеждать? Это что, вид спорта такой? Я не очень понимаю, – продолжала задавать вопросы Радимова.
– Нет. Даже почти наоборот. Ниндзя должен стремиться победить не противника, а сложившуюся ситуацию. Что касается спорта – то я бы сказал, что это скорее физическая культура. Да вы проходите в мою комнату. – Александр наконец-то сообразил, что в прихожей принимать гостей не совсем удобно. – Вот сюда. – Он прошагал через большой зал и открыл боковую дверь, скрытую шторой.
Мы вошли в небольшую, даже тесную комнату с минимумом мебели. Юноша, похоже, предпочитал вести спартанский образ жизни. Здесь не было даже кровати в обычном понимании этого слова. Вплотную одна к другой стояли две широкие скамьи, на которых была уложена постель, слегка помятая с краю.
Там словно сидели два человека. Мне сразу вспомнилась девчушка, перед нашим приходом покинувшая Александра. Было кому постель помять. По возрасту вроде бы рановато, но сейчас дети пошли ранние, испорченные Интернетом и телевидением, поэтому от них всего можно ожидать.
– Вот здесь я живу. Присаживайтесь.
Под окном стоял письменный стол с обязательным, по современным меркам, компьютером, занимающим большую часть столешницы. Он был включен, слегка шумел кулер, но монитор находился в спящем режиме.
