В течение следующих нескольких дней второй ветеринарный врач КОЗЖ, Фиона Бьюкен, не единожды встречалась со своими коллегами из клиники, чтобы обсудить, что делать дальше с их пациентом. Пес, конечно, был очень милым и добрым, но все они прекрасно знали, что, повзрослев, он станет очень крупным. Как сможет он управляться без одной лапы? Ветеринары долго спорили – быть, может, усыпить его было бы гуманней? Если бы пес потерял переднюю лапу, они бы, скорее всего, так и сделали. Но, в конце концов, решили дать ему шанс.
Когда шок от наезда поезда прошел, к покалеченному пациенту вернулась чувствительность к боли. А его раны были настолько страшными, что ветеринарам даже не удавалось сделать качественные рентгеновские снимки. Выбора не оставалось – лапа и хвост были раздроблены до кровавой каши, и спасти их было невозможно.
Как только состояние пса стабилизировалось и хирургическое вмешательство стало возможным, Фиона провела ему анестезию и удалила хвост у самого основания спинного хребта, а лапу – почти около бедра. Повремени она с ампутацией, и в рану могла проникнуть инфекция. В соответствии с политикой клиники по отношению к бездомным животным она также кастрировала пса. Позднее Фиона рассказывала: «Я могла только надеяться, что ему подыщут хороший приют. Я понимала, что пристроить его будет нелегко. Хотя, как бы это странно ни звучало, история, случившаяся с этим псом, и то, что он лишился одной лапы, могли только сильнее растрогать сердобольных людей и повысить его шанс на выбор из общей массы собак». Фионе приходилось выполнять, как она выразилась, «неблагодарную работу», но этот четвероногий пациент еще долго вспоминался ей после операции: «Было в нем что-то такое, что побуждало уделять ему особое внимание».
Никто не знал клички большого пса, но один за другим сотрудники общества проникались к животному. Они стали называть его «плюшевым мишкой». Несмотря на жестокость, проявленную к нему каким-то бессердечным человеком, их новый пациент постоянно искал внимания людей. Как и до операции, он, едва очнувшись от наркоза, начал пытаться привставать, приветствуя любого подходившего к нему человека. Те, кому доводилось видеть избитых до полусмерти собак, продолжающих вилять хвостом при виде человека, соглашались, что этому анатолийскому карабашу следовало дать настоящее имя. Уж слишком сухо, по-больничному, звучало журнальное «Бродяга: Е10», да и обзывать его «треногой» (как в среде ветеринаров было принято называть собак с тремя лапами) язык не поворачивался ни у кого. Очаровательный пес явно того не заслуживал.
И вот одному человеку, Алексу, работавшему с Мишель в обществе «Все для собак», пришла в голову кличка – Хаати.
Все согласились, что она подходит ему идеально. Кличка приклеилась. Она была производным от Хати. А Хати было уменьшительным от Хатико – прозвища чистокровного кобеля породы акита-ину, который в 1920-е годы прославился на всю Японию своей потрясающей верностью человеку. Каждую ночь он поджидал на железнодорожной платформе своего хозяина, возвращавшегося поездом с работы. (Кличка «Хатико» значила в переводе «верный пес номер 8 – он был восьмым щенком в помете – а также «принц».) В один из майских дней 1925 году с владельцем Хати, профессором Токийского университета Эйсабуро Уэно, случился инсульт, прямо на работе, и домой он не вернулся. Десять лет по его кончине Хати продолжал приходить на станцию и понапрасну ждал своего хозяина. Пассажиры пригородных поездов, встречавшие пса каждую ночь на платформе, вскоре подружились с ним и стали подкармливать. А слухи о его безграничной верности распространились по всей стране. Газеты пестрели статьями о нем – Хати стал настоящим героем. Учителя приводили его детишкам в пример, как олицетворение настоящей верности, которую бы и им следовало выказывать своему императору и своим родителям. И вскоре Хати стал источником национальной гордости.
На станции в честь верного пса – и еще в его присутствии – была установлена бронзовая скульптура работы известного художника. Нужды военного времени вынудили властей ее переплавить, но по окончании войны сын мастера воссоздал копию скульптуры. Памятник стал популярным местом свиданий на станции; люди и по сей день собираются у «входа Хатико», а выражение «встретимся у Хатико» понятно большинству жителей Токио. Точное место, где преданный пес поджидал своего хозяина, обозначено бронзовыми отпечатками лап.
Когда Хати, наконец, умер, в марте 1935 года (все еще терпеливо поджидая своего хозяина), его чучело выставили на обозрение в токийском Национальном музее природы и науки. Посмотреть на него потянулись тысячи людей. И вот почти восемьдесят лет в сувенирной лавке музея посетители охотно покупают его фигурки. Каждый год на той станции, где Хати ждал своего хозяина, проводится поминальная служба, и почтить его память приезжают любители четвероногих питомцев со всего мира. А в 1959 году на национальном японском радио впервые прозвучала запись лая Хати, которую прослушали миллионы людей.
Эта трогательная история легла в основу кинофильма, снятого в Японии в 1987 году. А в 2009 году на экраны всего мира вышел еще один, уже американский, фильм, «Хатико: самый верный пес», с Ричардом Гиром в главной роли. О Хати было написано также множество детских книжек.
Молодого пса совсем другой породы и на совсем другом континенте, получившего спустя восемьдесят лет переиначенную кличку легендарного Хати, связывала с верным акита-ину только одно – железнодорожная линия. Но настрадавшемуся анатолийскому карабашу был явно присущ дух верности его благородного тезки, и он также внушала к себе любовь всякого, кто сталкивался с ним.
Увы, о полном спасении этого милого пса, пусть и с говорящей кличкой, говорить было рано. Все понимали: даже если бедняга выживет, уход за ним и вероятные проблемы со здоровьем потребуют столько средств, что едва ли найдется желающий взять его в свой дом. Любой собаке, потерявшей конечность и ставшей «трехлапой», или «треногой», требовались время и пространство для привыкания к своему новому состоянию; ей нужно было заново научиться ходить, удерживать внезапно утраченное равновесие и ловко балансировать, особенно на неровной или скользкой поверхности. Пытаясь приспособиться к новой жизни, Хаати постоянно падал, и его многочисленные падения грозили нарушить процесс заживления культей его ампутированных лапы и хвоста.
За отсутствием парной лапы нагрузка на его оставшуюся заднюю лапу увеличилась, и – как и все «треноги» – он начал перераспределять вес на более центральную точку. Хаати также пытался выворачивать и волочить свою лапу. Все это неизбежно могло привести к развитию артрита и появлению других проблем с его правым бедром, коленом и подушечкой лапы.
Пытаясь научиться ходить на трех лапах, Хаати то и дело норовил вылезти из своего тесного бокса. Пес нуждался в большей свободе действий. И, отчаявшись ее обрести, жутко нервничал, постоянно воя. Сотрудникам клиники Хармсуорта также надо было решать с ним вопрос. Их «палаты» для четвероногих пациентов были переполнены; некоторых питомцев приходилось держать даже в клетях в коридорах, а боксы постоянно требовались для продолжавших поступать и оперируемых животных.
Хаати поступил в клинику еще совсем молодым, почти что щенком, но в считанные недели он должен был заметно вырасти. Пес пережил тяжелое испытание, но явно вышел из него еще более сильным. И хотя Хаати только восстанавливался, чувствовал он себя вполне сносно. Так что все понимали: его содержание в клинике временное – пришла пора подыскивать ему постоянный дом.
