На этот раз кот Василий дважды почесал в затылке, прежде чем утвердительно мурлыкнуть. Я столь же глубокомысленно хмыкнул, допил остывшее молоко и отодвинул кружку. Мой собеседник неопределённо махнул лапой, давая понять, что я могу отправляться на боковую, а со стола он уберёт сам.
– Таким образом, настоящая серьёзная проблема у нас пока только с царскими невестами. Если Горох прав, если бабкина версия трещит по всем швам, – то единственное, что мы имеем, так это очередной пролёт! Может быть, негритянская кудесница и в самом деле намеревалась посредством куколок вуду отправить на тот свет ненавистных соперниц, но девочка круто просчиталась! Увы… мы в России, а здесь о культе вуду никто и в газетах не читал, и в страшных снах не видел, и в деревенских сплетнях не трепался. Для того чтобы африканское колдовство сработало – жертва должна о нём знать! И то гарантийного талона на три года никто не даст, нет у нас таких специалистов. Знаешь, что меня обнадёживает в этом деле? То, что девушки до сих пор не умерли. Пребывают в анабиозе, но живы ведь! Просто мы неоперативно сработали… Яга поспешно впала в необоснованные подозрения, вцепилась в первую же попавшуюся жертву и с лёгким сердцем объявила о победном закрытии расследования. Надо эту ситуацию как-то обыграть… Потоньше, поделикатнее, чтобы… ну, ты меня понимаешь?
В общем, лёг я уже ближе к полуночи. Вопреки сложившейся традиции (памятуя наши прошлые дела), ночь прошла спокойно. Никто не прибежал в отделение с неотложными трагедиями, не будил, не писал заявлений и не рвался внести свою лепту в сохранение разлюбезного правопорядка. Даже особенно запоминающихся снов как-то не было. Вроде бы только лёг, едва коснувшись головой подушки, и всё… наутро разбудил дежурный стрелец. Вставать не хотелось, но и ругать парня тоже как-то было не с руки. Сам ведь предупреждал, если до восьми утра к завтраку не спущусь – будить нещадно! Жду не дождусь весны, когда курятник наконец-то откроют и мой любимый пернатый гад снова будет поднимать меня в четыре часа противным, до судорог, кукареканьем. А я буду метко кидать в него через окно тапочки, огрызки от яблок, абрикосовые косточки и прочие «снаряды». Как только появится свободное время, то и рогатку не грех было бы смастерить. Представляете, сидит он на заборе, пёрышки чистит, а тут я… спелой вишенкой да прямо по гребешку, по гребешку, по гребешку! Виноват, отвлёкся… До весны ещё надо дожить, и потом, резиновый жгут на лукошкинском базаре днём с огнём не сыщешь, так что рогатка отпадает.
…Вниз, в горницу, я спустился бодрым шагом человека, владеющего информацией. Принаряженная Яга праздно сидела у окошечка, выводя на замороженном стекле замысловатые фигуры. В мою сторону и не глянула, задрав нос к потолку.
– Доброе утро. Спасибо за ужин.
– Не за что, – нехотя бросила бабка. – От государя не был ли кто? А то ить я приглашения ждать не буду и передумать могу…
– Был, вчера, – тепло улыбнулся я. – Вот, доставил грамоту от Гороха. Там и про вас написано.
– Да ну? Чего ж пишет?.. Хотя нет, дай-кось я сама, вслух почитаю.
Баба Яга небрежно достала откуда-то из-под рукава допотопные очки на серой верёвочке и важно водрузила их на переносицу. Я ещё раз улыбнулся и подал грамоту. Сам же поспешил выйти в сени, перекинуться парой фраз с нашими стрельцами. Меньше чем через минуту раздался грохот упавшего самовара и звон разбиваемой посуды. Похоже, прочла. Ха, эксперт-криминалист…
* * *
Первые полчаса была война! То есть гром, молнии, осколки глиняной посуды во все стороны; кот, прикрывши уши, сныкавшийся под печь, мелкие клочки от царёвой грамоты на полу и… мат-перемат тако-о-о-й… Стрельцы во дворе аж шапки на уши понатягивали. В тереме бушевало пенсионное торнадо на костяной ноге! Не хочу преувеличивать масштаб разрушений, но бабка, что называется, отвела душу.
Когда Яга отдышалась – было поздно что-либо спасать. Лично я на её месте даже и не заводился бы с уборкой – проще купить новый дом. Мне, как вы понимаете, крупно повезло (хотя случайного везения у милиционеров не бывает!), в том смысле, что из сеней я попросту не возвращался в горницу. Прижал дверь плечом и держал. Не один, конечно, мне двое бледных стрельцов помогали. Привалились спинами и крестились как угорелые, пока с обратной стороны в ту же дверь летели крынки со сметаной, горшочки с вареньем, сковородки и даже один раз очень тяжелая табуретка. Мы выстояли…
Я шагнул внутрь – элегантный, стройный, подтянутый, готовый к поддержке и сотрудничеству.
– Никитушка…
– Весь внимание.
– Никитушка, вот погляди мне в глаза и честно скажи: правда ли, что царь наш ополоумел?
– С чего бы?
– Никитушка, дак ведь пишет же, аспид, будто бы девка энта африканская как есть ни в чём не повинная?!
– Это его личное мнение.
– Никитушка, но ить я же права-то, я! Чё он из меня дуру лепит, нешто я безмозглая совсем…
– Ничего подобного там не было.
– Никитушка. – Судя по всему, Ягу окончательно заклинило, и бабка, бессвязно шлёпая губами, на пальцах пыталась мне объяснить, что Горох – дурак и простофиля, а она одна это дело распутала и никакому венценосному адвокату не позволит отмазать от суда злостную уголовницу. Я «выслушал» эту жестикуляцию с самым неприступным выражением на лице. Яга начала по второму разу, но в дверь постучали, и из сеней шагнул присыпанный снежной пылью Митька.
– Здоровеньки булы, шановни громадяне! – с широкой улыбкой в тридцать два зуба объяснил он. Сделал шаг вперёд, поскользнулся валенком на сметане и грохнулся во весь рост!
– Хана самовару. Теперь уже полнейшая хана… – меланхолично отметил я. Бабка пошла буреть на глазах, а бедный Митяй с удивлением смотрел на вогнутый оттиск своего благородного чела в измятом тульском самоваре. Наша домохозяйка уже набрала в грудь воздуху, раскрыла рот, подняла над головой сжатые кулачки и… выпустила пар, осёкшись под моим насмешливым взглядом.
– Вставай, Митя. Поднимешься наверх, сдашь отчёт в моей комнате. А вы бы прилегли, бабушка… Не стоит так близко всё принимать к сердцу. Я отправлюсь к Гороху где-нибудь через полчасика. Побеседую, посмотрю, насчёт дальнейшего – определимся по обстановке.
«Есаул Лыбенко» без разговоров попятился к лестнице, я – за ним, неторопливо и важно, а Яга так и осталась стоять посреди всей разрухи, опустив руки и повесив нос. В моей комнате, наверху, особой мебели не было: сундук, кровать, табурет – всё. Да в углу подаренная икона из храма Ивана Воина, память о Чёрной Мессе. Я уселся на табурет, Митька предпочёл стоять. Казачью шапку с синим верхом он вновь водрузил на голову, явно тесный жупан подпоясал верёвочкой, широченные шаровары заправлены в русские валенки, но через плечо болтается кривая турецкая сабля. Внешне – вольное сочетание Тараса Бульбы и Иванушки-дурачка, причём второго процентов на десять больше. Разговор, кстати, тоже не получился… Второй день не узнаю своих же сотрудников!
– Докладывай, что нового удалось выяснить по делу и какие предположения появились по ходу расследования.
