– Ась, чего, матушка?
Великий князь вскочил, велел вошедшему отроку одевать его. А мать продолжала:
– Улу-Магомет орду наряжает, пограбить Нижний намерился…
На Думу великий князь Василий позвал московских бояр после утренней трапезы. На троне сидел, хмурился. Вчерашним вечером побранился с великой княгиней Марьей Ярославной. А в чем раздор, сегодня и сам не поймет. А тут еще мать Улу-Магометом огорошила.
В Грановитую палату бояре московские сошлись услышать слово великого князя. А он их слова ожидает.
И поднялись на Думе споры, крики. Особенно когда услышали, что надобно слать дружину к Нижнему Новгороду.
– Какое воинство? – орали несколько бояр.
Из них голос Старкова выделялся:
– В зиму не посмеет Улу-Магомет, ране весны и думать позабыть!
Подождал великий князь Василий, пока споры утихнут, голос подал:
– Видать, не попусту посадник нижегородский гонца прислал. Нет, бояре, помочь надобно Нижнему Новгороду.
И Дума приговорила:
– Послать на Улу-Магомета Василия Оболенского и Андрея Голятева.
А великий князь добавил:
– Коли в пути снега дорогу занесут, то полкам на лыжи стать и Нижний Новгород защитить.
* * *
Вывел воевода Холмский по первому морозу. Шли конно и лыжно, а наперед уехали обозные телеги, намереваясь переставить их по снегу на санный полоз.
Тысячи три гридней вел Холмский, велев полковым воеводам не расчехлять стяги.
Играли трубы и били бубны. Тверь провожала дружину под колокольный перезвон толпами люда.
Накануне великий князь наказывал Холмскому:
– Ты, Михаил Дмитриевич, поведешь полки на Городец. Там, на правом берегу Волги встретишься с московскими полками воевод Оболенского и Голятева. Сообща и повоюете темника Мустафу…
Шли полки мимо лесов, полями, редкими деревнями. Петляла дорога. Иногда приходилось переправляться через реки, наводить мосты.
На ночевках князю и воеводам ставили шатры, а гридни жгли костры, готовили пищу, отогревались.
Нередко задерживал обоз, то шины перетягивали, то ступицы меняли.
А ночи становились холодные, потянули морозы. На десятые сутки выпал снег. Холмский велел поставить телеги на санный полоз.
Холмский позвал воевод, сказал:
– Привалы уменьшить и ночевки сократить. С полуночи и пока забрезжит. Лишь бы кони чуть передохнули…
Тверичи вышли к берегу Волги почти в одно время с московцами. Сошлись воеводы, сообща стали думать, каков план принять.
Воевода Оболенский предложил:
– Станем в оборону, подождем, пока казанцы начнут.
Его поддержали. Но Холмский возразил:
– Достоимся, пока Мустафа ворота в Нижний вышибет. Чуете, как таран стучит? Сказывают, с утра начали бить.
– Долго нижегородцы не продержатся. Эвон, как казанцы стараются.
И решили ударить тремя колоннами, а первыми выпустить лыжно лучников.
Воевода Холмский сказал:
– Надобно ордынцев к реке прижать.
– Это так, – заметил воевода Василий Оболенский, – дождаться часа и воеводу Голятева в дело пустить.
Подошли на лыжах стрелки, выпустили по казанцам стрелы. Те ответили.
Но вот, гикая и визжа, ринулись полки в сечу. Сцепились, бились тесной массой. Рубились рьяно, и трудно было сказать, кто пересиливает. То казанцы нажмут, то русичи.
И не было перевеса, но вот ударил воевода Оболенский и сломил у ордынцев правое крыло. Тогда потеснили у казанцев и чело. Попятились тумены, а тверичи нажимают, давят берегом Волги. Погнали, секут казанцев…
Преследовали, пока сумерки начали сгущаться. Горел посад, горели причалы. А когда настал рассвет, увидели русичи: ушли казанцы, сняли осаду с Нижнего Новгорода, ни веж, ни кибиток войлочных, только поле заснеженное да леса и Волга, еще не замерзшая в своем течении, катит холодные волны…
– Надобно было бы дорогу казанцам перехватить, – посожалел Холмский.
И поскакали скорые гонцы в Тверь и Москву с известием: казанская орда Улу-Магомета побита и отброшена от Нижнего Новгорода. Убит темник Мустафа…
Получив это известие, великий князь Василий принял решение, несмотря на зиму, ехать в Нижний Новгород с малой дружиной.
Софья Витовтовна воспротивилась. И тогда великий князь заявил решительно:
– Настает пора город на Волге камнем огородить от набегов орды.
Глава 2
Тихо в ханском дворце, и замерла Казань на закате солнца, встали татары на намаз. К Аллаху милостивому их взоры, чтоб даровал им победу над гяурами.
А отстояв, тихо расходились заснеженными улицами, редко переговариваясь. Иногда стукнет калитка дувала и снова все замирало.
В печали Казань-город.
Молчаливы стражи ханского дворца, недвижимы караулы на высоких городских стенах.
В покоях большого ханского дворца полумрак. Хан Улу-Магомет ведет разговор с казанским муфтием. Муфтий седобород, худощав и зеленая чалма его приспущена на седые брови. Он смотрит на хана и говорит:
– Во имя Аллаха милостивого, милосердного. – Проводит ладонью по лицу и бороде. – Ему принадлежит то, что в небесах и на земле.
Улу-Магомет восседает на зеленом ковре, калачиком свернув ноги, покачивает головой:
– И пусть знают те, которые препираются. О наших знамениях, что нет им спасения.
Узкие щелочки глаз вперились в муфтия. Они, кажется, влезают в его душу. И муфтий говорит:
– Аллах сведущ и мудр, полагайся, великий хан, на Аллаха.
– Достойный муфтий, ты читаешь святой Коран, тебе известны его суры. Так скажи, отчего отошли наши тумены от тех гяуров, какие подступили от города на Волге-реке? Аллах взял к себе моего любимого Мустафу.
– Полагайся на Аллаха, великий хан, – снова повторил муфтий, – на милость его!
Улу-Магомет прикрыл глаза, шепчет:
– Аллах который год милостью своей обходит нас стороной.
Хану нездоровится. Он плотно запахивает халат, пьет кумыс, а взгляд блуждает по стенам.
Глаза останавливаются на саблях, кольчугах, луках. В который раз Улу-Магомет задает себе вопрос, почему большая Орда, Орда великого Чингиса и Батыя раскололась и нет среди ханов единства? Не потому ли так осмелели урусы, что ведут войну против казанского ханства?
Но Улу-Магомет верит, Аллах обратит свой взор, и Орда покорит весь мир и неутомимые кони потомков могучего Батыя проложат дорогу к северному морю.
