В который раз память переносит его в пору детства, когда с матерью жили в вотчине, неподалеку от Твери.
Борис тронул повод, и конь перешел на рысь. Следом застучали копыта сопровождения.
Неожиданно вспомнился князю разговор в Торжке с посадником Аввакумом. Тот, похваляясь достатком и своей независимостью, говорил:
– Не с Тверью Торжку быть, а с Нове Городом.
Борис из-за стола поднялся, нахмурился. Брови сошлись у переносицы. Гневно вымолвил:
– Торжок привозом зимним живет, а Нова Город в любу пору года гудит. Но и Тверь на торг не жалуется. Так отчего не с Тверью, а с Нова Городом? А еще, отчего, когда гроза от Литвы найдет, вы, люди Торжка, Твери поклоняетесь, защиты просите?
Мысли, как птицы, порхают. Вспомнилось возвращение оружничего из Москвы. Говорил Гавря ему, как любезно принимал его великий московский князь Василий. Благодарил сердечно за готовность помочь Москве и не держать сторону княжат галичских…
Борис вздохнул, промолвил:
– А княжата галичские подобны шакалам. Что Косой, что Шемяка. Не доведи Бог им княжество московское наследовать.
По пути в Тверь передыхал князь на заимке у крестьянина Иеремии. Близ дороги изба бревенчатая, в загоне корова и коза, а у бревенчатой избы колода с пчелами.
Тут же поле золотится, рожь поспевала. Хозяйка потчевала князя холодными щами, а Иеремия рассказал, как два лета назад Литва этот край разорила. Однако до его заимки не дошли.
Передохнул Борис Александрович, а заимку покидая, посоветовал:
– Ты, Иеремия, на новое место перебрался бы. А те денег дам на переезд. Куда-нибудь в глубь леса уезжай.
Улыбнулся Иеремия.
– Нет, княже, здесь останусь. Что Бог даст людям, то и мне.
* * *
Было уже за полночь, когда Борис прошел на половину княгини. Анастасия однако еще не ложилась, сидела в кресле, расчесывала костяным гребнем распушенные волосы. Она сидела одна перед зеркалом. Накинутый на плечи халат черного бархата был шит золотой нитью.
На шорох открываемой двери резко обернулась. Борис подошел, двумя ладонями поднял ее лицо, поцеловал.
– Княгинюшка, сердце мое, ну здравствуй, свет очей моих.
Анастасия сжала его руки.
– Что долго не ворочался, князь мой? Исстрадалась я в этот месяц.
– Все в делах, заботах, Настенушка. Вить, думал, враз ворочусь, ан одно на другое набегало. Марьюшка-то как наша, Михайло, сын?
Анастасия улыбнулась краем губ, расческу отложила.
– Что с ними случится! Марья все тя упоминала. Она, стоит те в отъезде быть, о тебе только и разговоры ведет.
Борис присел рядом с княгиней, обнял ее за плечи.
– Я вот сейчас о чем подумал, княгинюшка, растет Марья наша, скоро в невесты выходится, пора ей и суженого приглядеть.
Княгиня руками замахала.
– О чем речь твоя, княже, мала она.
– Почто мала, – рассмеялся Борис, – десятый годок ей пошел. Эвон, в цветочек лазоревый обращается. Ты ведь лет на пяток старше ее была, как тебя ко мне привезли.
– Так то я!
Князь усмехнулся хитро:
– А знаешь, Настенушка, о чем мысли мои?
Насторожилась княгиня.
– Сказывай.
– Подрастает наша Марьюшка, а в Москве княжич Иван растет. Не помолвить ли их? И тогда Тверь и Москва узами родственными повяжутся.
Княгиня руками замахала:
– Опомнись, князь, как мог ты о родстве таком помыслить. Тверь и Москва!
– Время такое наступает, Настена. Может, брачными узами мы с Москвой сблизимся.
Анастасия нахмурилась:
– Ох, князь Борис, да полюбятся ли они меж собой?
– Стерпятся – слюбятся, даст Бог.
– А и князь московский как на то поглядит?
Борис глаза прищурил:
– А я, Анастасия, не о завтрашнем дне речь веду, то время еще не настало. Седни я далеко заглядываю. И когда грамоту в Москву с Гаврей оружничим слал, о том подумывал…
И уже ко сну отойдя, лежа на широкой кровати, приподнялся на локте, поглянул на княгиню:
Ты, Настенушка, страстотерпица моя, сколько же в тебе любви к тверской земле. Кабы у каждого тверского боярина хоть бы вполовину того, что тебе Господом дадено.
* * *
В далекий Царьград к патриарху Константинопольскому отправился из Москвы епископ рязанский Иона на посвящение в митрополиты московские.
Несколько лет минуло после смерти митрополита Фотия, избрал православный собор епископа Иону на место первосвятителя, да неустроенность в княжестве Московском мешала Ионе выехать в Царьград.
Наконец, будто унялись страсти, снова сел на великом московском княжении Василий, русская православная миссия выбралась из Москвы.
Ехать предстояло через Речь Посполитую, землями казачьими, степями дикими, краем таврическим и, уж добравшись до моря Черного, сесть на корабль, какой поплывет в Византию, в Царьград, в резиденцию патриарха Константинопольского.
С православной миссией отправился в Царьград и тверской епископ Вассиан.
Дорогой побывали в Киеве, матери городов русских, в Печерском монастыре поклонились святым мощам, в соборе Софийском службу правил Иона, а в Каневе – Вассиан.
И повсюду в землях Речи Посполитой, какими раньше в прежние лета Русь Киевская владела, жаловался люд на притеснения католиков. Иона сказал Вассиану с горечью:
– Чую беду, ляхи люд православный в униатов хотят обратить. Как тому противостоять будем? И выстоим ли напасти униатской?
Вассиан ответил резко:
– Хоть и нелегко будет, владыка, но веру православную не порушим. К унии склонится тот, кто в вере некрепок.
Не помнила Анастасия того дня и часа, когда она Тверь полюбила и к княжеству тверскому сердцем прикипела. А ведь было время, когда и Ростов, и Суздаль, родные места, были милыми и дорогими.
Она не забыла, как, бывая на лесной опушке в летние дни, падала на прохладную траву и подолгу любовалась проплывавшими облаками.
Но то время ушло, а когда, спроси, и не ответит. Одно и знает, с любовью к Борису пришла и любовь к тверской земле, ее шумному торгу, к мастеровому люду, к смердам…
И вот неожиданный разговор о Марье, желание Бориса отдать Марьюшку в жены княжичу Ивану Московскому всколыхнуло княгиню. Анастасия в Москве хоть и была, но Москву толком не разглядела. Она знает, как внуки Невского Юрий и Калита отняли великий стол владимирский у князей тверских и потому питает к московским князьям нелюбовь.
И теперь Борис решает судьбу Марьюшки. Он замысливает соединить судьбу дочери, ее жизнь с жизнью московского княжича Ивана. Словно острым кончиком ножа коснулось это ее сердца. Она резко не противилась сказанному Борисом только потому, как он заявил, что все это пока слова, а там как жизнь подскажет…
